та же история. В третий раз Иванушка получает от журавля волшебных слуг, с помощью которых возвращает предметы. Сказка заканчивается словами: «С этих пор Иванушка-дурачок стал жить богаче всех на свете, женился на хорошей красавице, а отец и братья ему завидовали». В этой сказке подчеркивается подлинная наивность, простодушие дурачка.
В другой сказке[468] Иванушка имеет несколько иной облик. Здесь проявляется простодушное лукавство героя. Сюжет сказки — сватовство младшего сына к царевне. Отец, на могиле которого Иванушка оставляет хлеб («каждый день по краюшке»), дарит ему чудесного коня Сивку-Бурку, которому наказывает служить сыну, «как ему самому». Братья, отправляясь сватать царевну, не берут «дурачка»: «Насмешить людей, через тебя будет совестно». Дурак берет лукошко для грибов и уходит в лес, там вызывает коня и допрыгивает на нем до окна в башне, где сидит царевна. Когда братья рассказывают дураку о неизвестном герое, дурак лукаво спрашивает: «Не я ли то был?» «Тебе такого и не посмотреть», — отвечают братья. Дурак выходит из избы и поет песню. Так повторяется два раза, пока не выясняется, что неизвестный герой и был Иванушка.
В начале сказки герой часто изображается грязным «неумойкой»; в конце он, подобно индейскому «грязному парню», преображается в красавца, войдя в ухо коня. Совершать подвиги Иванушке всегда помогают чудесные силы — благодарные звери (кошка и собака, конек-горбунок), покойный отец и т. д. Это типично для волшебной сказки.
Наша характеристика Иванушки-дурачка несколько схематична. В анекдотических и новеллистических сказках Иванушка — очень определенный образ. Но в волшебных сюжетах существует несколько вариантов образа героя. В одних сказках Иванушка изображается как простак, которому везет, в других — как наивный, добрый человек, которого награждают чудесные силы, в третьих — как лукавое существо, хитрец. Отсюда различные оценки рассказчика: «Хотя он был и глупый, но ему все лучше давалось, чем умным», «А дурак-то был умный» и т. п. Образ Иванушки может быть и героизированным и комическим. В сущности он варьируется в пределах между «дурачком» — подлинным глупцом и «дурачком» — хитрецом, причем обычно ближе к хитрецу.
Некоторые варианты волшебных сказок содержат анекдотические эпизоды. Соединение сюжетно разнородных элементов в тривиальных вариантах делает неясным, противоречивым образ Иванушки, но в устах талантливого сказителя оно дает возможность создать цельный, живой характер. Введение анекдотических мотивов в этом случае помогает ярче раскрыть образ «фольклорного чудака», достигнуть диалектического единства возвышенного и комического.
Иванушка-дурачок — талантливое обобщение типа героя волшебной сказки. Этот образ аналогичен другим типам мировой волшебной сказки, другим героям, «не подающим надежд», вроде скандинавского «запечника», «лысого паршивца», индейского сиротки — «грязного парня» и т. п. Однако он значительно сложнее и более развит. Это исключительный в своем роде случай создания на почве сказки настоящего характера. Образ Иванушки создавался рядом поколений талантливых русских сказителей-сказочников. Детальная разработка его характера относится к более позднему времени. Эпитет «дурачок», который применим в известном смысле и к «запечнику» и к «лысому паршивцу», свидетельствует о стремлении разработать образ героя, «не подающего надежд», с внутренней, психологической стороны, как ни далек жанр сказки от психологизма. Русская сказка действительно разработала тип фольклорного чудака, причем элементы юмора в ней также развиты значительно глубже, чем в соответствующих западных или восточных сказках.
Горький ставил образ «иронического удачника» в один ряд с замечательными образами мировой литературы.
Изучение типа Иванушки-дурачка — высшего сказочного типа демократического героя, «не подающего надежд», — представляет исключительный интерес для фольклористов. К сожалению, у нас до сих пор нет исследований об этом герое, если не считать статьи Смирнова-Кутачевского[469], да и в ней образ Иванушки-дурачка рассматривается в свете устаревших романтических представлений, характеризуется внеисторически, абстрактно-психологически.
Писатели-романтики XIX в., обращавшиеся в художественной практике к жанру сказки, подняли на щит героя волшебной народной сказки как героя пассивного, наивного, непосредственного, близкого к природе. Подчеркивая и преувеличивая его наивную незаинтересованность и пассивность, консервативные романтики сделали его знаменем борьбы и против буржуазной цивилизации и против революции. Немецкий романтик И. Эйхендорф в «Истории одного бездельника» прославил пассивного, покорного судьбе героя, утрировав черты сказочного «дурачка». Датский романтик Эленшлегер в пьесе «Волшебная лампа Аладдина», представляющей обработку арабско-египетской народной сказки, воссоздал тип Аладдина как бездумного, близкого к природе человека, живущего интуицией и чувством и счастливого именно в силу своей бездумности, простоватости. Счастливцу Аладдину Эленшлегер противопоставил неудачливого ученого Нуреддина — носителя разума, сделав из него карикатуру на рационалиста-просветителя.
Романтический «аладдинизм» и односторонняя апологетика сказочного героя, романтическое искажение народной сказки были впоследствии развенчаны и осмеяны Ибсеном в пьесе «Пер-Гюнт» (в норвежских народных сказках Пер-Гюнт во многом приближается к Иванушке-дурачку).
По мнению Смирнова-Кутачевского, в Иванушке-дурачке преобладает стихийное начало. «Главная черта его — это первобытность и непосредственность как совокупность не тронутых рефлексией жизненных задатков. Иванушка — дитя природы, дитя земли. Он вырос в ее атмосфере, пропитан весь ее духом. Живя все время в деревне, он только одну ее знал, свято, нерушимо чтил. Может быть, Иванушка боготворил свою исконную кормилицу… Наивно-первобытен, прост и прям Иванушка-дурачок на каждом шагу… То же первобытное начало чувствуется и в подчас очень тонкой сметливости. Это своеобразная, не поддающаяся ясному понятию сметливость… художественное вдохновение, интуиция, тайной силой прозрения открывающая неведомое»[470].
Смирнов-Кутачевский указывает далее на «христианские» добродетели Иванушки. Фольклорный персонаж предстает в его изображении как своеобразная карикатура на князя Мышкина: «Благодаря своей простоте и ласковому обращению, Иванушка может легко сходиться со всяким без застенчивости или какой-либо предвзятой мысли. Он сходится и с Идолищем поганым, и с Бабой-ягой, которая ему даже покровительствует, и с разбойниками… он готов даже мирить самих чертей… обидит кого-нибудь, сейчас же просит прощения…»[471]. Смирнов отмечает «нищелюбие» Иванушки, восхваляет его за честность: «Особенно он чуток относительно чужой собственности… Основанием всех нравственных чувств и отношений Иванушки служит религия». Приписывая Иванушке идею о том, что «нет худа без добра», исследователь апеллирует к Достоевскому, видевшему в этой черте «некоторую тайну жизни».
Автор завершает статью мыслью о том, что сказка об Иванушке-дурачке выражает столкновение деревни и города, «критику бесхитростным, но здоровым деревенским умом нового для него нашествия культуры», — «критику идеализмом скептицизма». Эпитет «дурачок» Смирнов объясняет тем, что «культурное начало является активной стороной в сказочном процессе»[472].
Нет надобности доказывать, что подобное толкование фольклорного образа неудовлетворительно. Апологетика Иванушки-дурачка как воплощения крестьянской пассивности в статье Смирнова-Кутачевского созвучна проповеди примирения и непротивления, которую вели философски последователи Достоевского и Толстого.
Давая отпор непротивленчеству, Горький в статье «О дураках и прочем» использовал образ Иванушки-дурачка как принятый символ «мудрости непротивления» и пассивности.
«Любимый
