Книга Пип-шоу - Изабелла Старлинг

которая всегда казалась мне немного безжизненной и безликой. Но теперь я понимала его — от строгих, без декора стен, до полностью белой мебели. Майлз был художником. Художником до мозга костей. И он предпочитал игру природы тому, что мог бы сделать с этим местом сам. Мне это нравилось в нем.

— Расскажи мне, — мягко попросила я. — Я хочу знать все, что можно знать о Майлзе Рейли.

— С чего мне начать? — спросил он, и теперь была моя очередь ухмыляться.

— Начни с самого начала, — просто сказала я. — Расскажи мне о своем детстве.

Сразу же я почувствовал, что сказала что-то не то. Его лицо потемнело, выражение опустилось, и стены снова поднялись.

— Или нет, — поспешила сказать я. — Ты можешь рассказать мне о чем-нибудь другом, о чем угодно. Расскажи мне о своей работе. Я бы хотела узнать о ней побольше.

— Хорошо, — сказал Майлз, казалось, оживившись от возможности поговорить о своей работе. — Ты знаешь, что я фотограф.

— Я могу сказать, что тебе это нравится, — нахально сказала я, и он пощекотал меня под подбородком, заставив меня хихикнуть. — Но расскажи мне больше. Что за вещи? Чем ты увлекаешься? Какое искусство тебе нравится? Это хобби или ты зарабатываешь этим на жизнь?

Майлз рассмеялся и покачал головой на мое любопытство, и на секунду я испугалась, что его стены снова поднимутся. Но потом он заговорил, его голос был глубоким и добрым, когда он посвятил меня в детали.

— Мне нравится наблюдать за людьми, — сказал он, и я, слушая его, наблюдала за восходом солнца через полуоткрытые глаза. — Мне нравится их выражение лица, то, что я заставляю их чувствовать. Особенно женщины. Мне нравится их реакция на стимуляцию. Любую. Музыка, секс, вещи, которые заставляют их чувствовать.

— Ты их фотографируешь? — спросила я, пытаясь побороть ревность, от которой мое сердце учащенно забилось. — Женщин?

— Ты знаешь, что да, — сказал Майлз просто.

Конечно, я знала. Гуглила его, видела фотографии девушек, наложенные друг на друга. Сама эта мысль послала волну ревности по моему телу, но еще больше запутала меня, когда он облегченно рассмеялся.

— Может быть, мне следует сказать, что я это делал. До того, как появился некто определенный.

Я просияла, глядя на него, и он щелкнул по моему соску своими длинными, сильными пальцами. Я схватила его за руку и заставила его обернуть ее вокруг себя, прижавшись к нему.

— Продолжай, — прошептала я. — Я хочу знать больше. Гораздо больше. Хочу знать все.

— Все, да? — спросил Майлз, усмехаясь. — Есть что рассказать. Ты уверена, что хочешь остаться здесь?

— Да, — прошептала я, окинув его пристальным взглядом. — На самом деле, нет места, где бы я предпочла быть.

— Хорошо, — прорычал он, в его голосе чувствовалась какая-то грань, которую я не могла понять. — Ты знаешь, что такое двойная экспозиция?

Я кивнула.

— Ты наложил их фотографии на другую фотографию.

— Да, я снимаю большинство своих фотографий на пленку, а затем проявляю их. После этого я изменяю их в цифровом формате, создавая двойную экспозицию. По сути, это означает соединение двух фотографий в одну, наложение одной на другую. Я выбираю то, что, по моему мнению, подходит женщине на фотографии. У меня была невинная девушка с церковными свечами, ее отец был священником. У меня была девушка-хиппи с цветами, распускающимися в поле. И так далее, и так далее.

— А как насчет меня? — импульсивно спросила я. — С чем бы ты меня соединил?

Майлз засмеялся и взъерошил мои волосы, а я демонстративно показала ему язык.

— Думаю, тебе просто придется подождать и посмотреть, — сказал он, и я нахмурила брови, побуждая его объяснить. — У меня выставка в La Gallerie примерно через месяц. Я бы хотел, чтобы ты пришла и посмотрела фотографии.

Я уставилась на него и спросила вслух:

— Ты будешь там?

— Я надеюсь на это, — просто ответил Майлз. — Я бы очень хотел быть. Это моя первая большая выставка. Большинство моих работ продается в Интернете в виде гравюр.

— Ты хорошо зарабатываешь? — спросила я его, и он рассмеялся над моей откровенностью. — Извини, мне просто любопытно. Я ничего не знаю об этих вещах.

— Да, — признался Майлз. — Достаточно, чтобы жить. Но я унаследовал немного денег, благодаря чему и появилась эта квартира.

Я еще раз оглядела его квартиру. Мы жили на одной улице, в престижном районе города, но теперь, когда наконец оказалась здесь, я знала, что его квартира, должно быть, стоила по крайней мере на полмиллиона дороже моей. Она действительно была изысканной. Я бы с удовольствием разделила ее с ним…

Я покраснела от этой мысли, отвела глаза и зарылась лицом в его плечо.

Словно почувствовав мой дискомфорт, Майлз пощекотал меня, и я хихикнула, прижавшись к его коже.

— А как же твоя семья? — пробормотала я, потому что не была уверена, уклонится ли он от вопроса или ответит на него правдиво.

— Моя семья? — повторил Майлз, и я кивнула ему, все еще пытаясь спрятать лицо. — Ты уверена, что хочешь знать?

— Я хочу… пожалуйста, — взмолилась я, и он тяжело вздохнул, прежде чем снова начать говорить.

— У меня была семья, — сказал он. — Родители. Мой отец был инвестиционным банкиром, мама — домохозяйкой. Мы жили в небольшом пригородном доме, пока моего отца не уволили с работы. Тогда начали распространяться слухи.

— Какие слухи? — тихо спросила я, глядя на него сверху.

Мои пальцы исследовали его лицо, щетину на подбородке, твердую линию челюсти. С каждой минутой я влюблялась в него все больше и больше. Влюблялась в него так невероятно сильно, что почти физически ощущала его воздействие.

— О моем отце, — жестко ответил Майлз, глядя на солнце, которое уже полностью поднялось над горизонтом. — Что он совершил мошенничество, что именно он довел весь банк до краха. После его ухода была целая куча увольнений, а такие слухи быстро распространяются. Отца распяли на кресте. Обвиняли во всем. Это превратило все в ад. Мне тогда было всего три года.

— Что случилось? — спросила я, мой голос был едва слышен.

Его история набирала обороты, и я начинала нервничать, хотя все это было в прошлом. Я хотела, чтобы с ним все было хорошо, хотела, чтобы с его отцом все было хорошо. Но какой-то голос в глубине моего сознания говорил мне, что у этой истории не будет счастливого конца.

— Он покончил с собой, — просто сказал Майлз, его голос почти не дрогнул. Он поднял руку, когда я попыталась заговорить. — Пожалуйста, не волнуйся, сладкая. Это было очень давно, и я был еще ребенком. Я его почти не