если бы прокуроры отказались от перспективного судебного процесса по делу об убийстве, потому что подозревали, что оно споткнется о женоненавистничество присяжных, то это непременно должно было бы попасть в заголовки газет. Если бы наша система была устроена так, что любому убийце было бы достаточно заявить: «Она сама об этом попросила» и ленивые прокуроры сразу опустили бы руки, мне бы хотелось увидеть, как возмущенные люди толпами выходят на улицы.
Только вот ничего из перечисленного в данном случае не имело места. Прозаическая реальность – то, что в сложном с доказательной точки зрения деле обвинение не смогло доказать свою позицию в соответствии с высоким уголовным стандартом, – даже не упоминалась в комментариях. Бремя и стандарт доказывания как явления даже не приходили в голову авторам, говорящим о том, что присяжные «поверили аргументам защиты Бродхерста». Правовые элементы вменяемого преступления также сочли недостойными упоминания.
Вместо этого был сделан немедленный вывод о том, что первоначальные обвинения соответствовали истине, даже после того, как сами обвинители от них отреклись. Утверждение о садистском убийстве ревнивым партнером вписывалось в стереотипы уголовных процессов. Предполагалось, что любой результат, противоречащий этому сценарию, должен быть ошибочным. Государство выдвинуло обвинение; следовательно, оно должно быть право.
Причем развеять путаницу в этом деле очень важно. Не только потому, что для понимания общественности необходимо, чтобы такие первостепенные составляющие нашей системы правосудия, как бремя и стандарт доказывания, представлялись в правильном свете теми, кто выступает с самых высоких трибун. Не только потому, что мы должны быть одинаково критичны, когда закон неверно истолковывается теми, кто выступает за неоспоримо правое дело – правосудие для жертв домашнего насилия.
МЫ ЧАСТО НЕ РАЗЛИЧАЕМ ПОНЯТИЯ «ОБВИНЯЕМЫЙ» И «ВИНОВНЫЙ», ВЫДВИНУТЫЕ ГОСУДАРСТВОМ ОБВИНЕНИЯ И ДОКАЗАННУЮ ВИНУ, ТЕМ САМЫМ МЫ СПОСОБСТВУЕМ СМЕШЕНИЮ ПОНЯТИЙ, КОТОРЫМ ПОЛЬЗУЮТСЯ ЛЮДИ В КОРЫСТНЫХ ЦЕЛЯХ.
Мы поддакиваем, когда «не дающие прохода преступности» политики начинают пересматривать шаткий баланс конфликтующих интересов в системе, представляя судебный процесс так, словно в нем преступник выступает против законопослушной общественности, а не против государства, представляющего интересы истца.
Когда мы наивно соглашаемся с идеей о том, что позиция обвинения всегда верна, а любое отклонение от обвинительного вердикта само по себе является свидетельством неправильной работы системы, тем самым мы призываем внести изменения в существующее законодательство и утвержденную процедуру, чтобы укрепить позицию обвинения.
И если посмотреть, какие изменения в системе уголовного правосудия продвигались в последние годы, то становится понятно, что именно такую задачу и поставили перед собой законодатели.
Третья часть. Право на справедливый суд
Меня беспокоит то, что система уголовного правосудия всегда ставит права преступника выше прав законопослушной общественности и жертвы.
Филип Дэвис, член парламента, 20 августа 2011 года (32)
Они всегда действуют по одному шаблону. Определяют какую-то проблему – почти всегда очень сложную, запутанную, укоренившуюся и зависящую от множества факторов, для решения которой требуется тщательный сбор данных, длительный анализ, взаимодействие различных ведомств и политически непривлекательные решения. Затем какой-нибудь политик заявляет общественности, что на самом деле решение простое и кроется в реформировании системы уголовного правосудия, которая постоянно склоняет весы в пользу преступника. Покачав головой, наш герой дает торжественную клятву изменить баланс системы в пользу законопослушных граждан.
Достигается это разными способами. Давайте рассмотрим три распространенных примера: правила доказывания, право на адвоката и право на суд присяжных.
Правила доказывания
В последние десятилетия быстрым и простым ответом было изменение правил сбора, хранения и представления вещественных доказательств по уголовным делам. Уголовные доказательства являются загадкой для большинства людей, не связанных с уголовным правом. Этой теме в течение года обучают на курсах профессиональной юридической подготовки, и требуются годы практики, прежде чем их специфические особенности будут окончательно усвоены.
В 1990-х годах министр внутренних дел Майкл Говард, вопреки рекомендациям трех Королевских комиссий, принял законы об отмене многовекового права хранить молчание в уголовном процессе. Это право долгое время считалось жизненно важным следствием бремени доказывания, а его происхождение часто связывают с притеснениями подозреваемых в Звездной палате в семнадцатом веке[111], где предполагаемых предателей и еретиков тайно допрашивали, пытали и судили. Тех, кто отказывался отвечать на вопросы, автоматически признавали виновными и подвергали жестокому наказанию (33). В наши дни подозреваемый может отказаться отвечать на вопросы полиции или давать показания в суде без каких-либо негативных последствий[112].
По аналогии с пятой поправкой к Конституции США было принято, что обвинение обязано доказывать факт совершения уголовного преступления без помощи обвиняемого. Только вот мистер Говард решил воспользоваться тем, что внимание общественности поглощено террористическими атаками ИРА, чтобы изменить это положение. В 1993 году он заявил на конференции Консервативной партии: «Так называемое право хранить молчание безжалостно эксплуатируется террористами. Какими дураками они нас считают… Так называемое право хранить молчание будет отменено. Невиновным нечего скрывать…» (34).
Изменения, внесенные в 1994 году (35), привели к следующим последствиям: теперь, если подозреваемый не упомянул на допросе в полиции то, на что он впоследствии ссылается в суде, или если он решил не давать показания на суде, присяжным может быть предложено сделать «неблагоприятный вывод» против него – другими словами, добавить эту информацию в пользу обвинения в качестве доказательства его вины. Ассоциация старших офицеров полиции приветствовала это изменение, отметив, что оно «поможет восстановить баланс в пользу правосудия для жертв, свидетелей и массы законопослушных граждан» (36).
На первый взгляд мантра «нечего скрывать» действительно может показаться привлекательной. Только вот она упускает из виду тот факт, что люди могут хранить молчание по целому ряду причин, не связанных с их виной или невиновностью. Они могут защищать кого-то другого. Или опасаться чьей-то мести. Они могут молчать, потому что они растеряны или потрясены тем, что их арестовали и теперь допрашивают в полицейском участке. Или потому что хотят подождать и посмотреть, какие против них имеются доказательства, чтобы дать наиболее полные показания. Они могут отказаться от дачи показаний в суде по совету адвоката, считающего, что подозреваемый может произвести плохое впечатление на присяжных. Я сам давал этот совет клиентам, которые кричали мне о своей невиновности. У них против вас недостаточно доказательств. Я понимаю, что вы хотите рассказать присяжным свою версию, но, по моему мнению, вы можете запутаться и случайно помочь обвинению. Для вас будет лучше ничего не говорить.
И хотя, без сомнения, правом на молчание пользовались и пользуются некоторые очень плохие и очень виновные люди, они, конечно, не единственные, кого затрагивает его отмена. Она также затрагивает, например,
