на мир, – снова встрял Галуст.
– А вернулся, потому что мир не понравился?
– Да дайте же поесть человеку! – не выдержала Мина. – Он в пятнадцать был толще!
– Да все нормально, я ем, ем!
Араксия заплакала.
– Нет, с миром все в порядке, – ответил свекрови Аво.
– А что тебе больше всего понравилось? Где твое самое любимое место? – напирал Галуст.
– За исключением борделей, конечно, – вставила его мать.
– Америка-то тебе понравилась? – Галуст сделал вид, что не услышал реплику матери.
– Америка очень большая. Так что однозначно и не ответишь. И понравилась, и нет.
– Нашей дочке всего два годика, а она уже умеет складывать и вычитать, – без всякой связи продолжил Галуст.
Араксия продолжала плакать.
– Сколько будет один плюс один, рыбка моя?
– Он пытался рассказать тебе про Америку, – напомнила мужу Мина.
– А я все слушаю, слушаю, – отозвалась за Галуста мать. – Только вот мы ничего не говорим о сегодняшнем концерте. Все вообще о нем забыли, потому что к ней приехал старый приятель!
– Один плюс один, рыбка моя!
– Талин была само совершенство, – продолжала мать Галуста. – Но вышивка на ее платье показалась мне безвкусной. Я думаю! – многозначительно произнесла она.
– Талин была великолепна! – сказала Мина и поцеловала дочь в щеку.
– Два, – ответила Араксия.
– Два! – просиял Галуст.
– Впечатляюще, – согласился Аво.
– Душа моя, – сказала мать Галуста, обращаясь к внучке, – подними подбородок и выставь его вперед, как мы с тобой делали.
Араксия выставила подбородок.
На днях Мина сильно повздорила со свекровью, когда застала их за этим занятием. В пылу спора она все время придерживала подбородок пальцами. Мать Галуста привела свой аргумент: «Просто я хочу, чтобы девочка выросла более красивой. Что в этом плохого?»
Мина тогда ничего не ответила, и теперь жалела об этом. Теперь ей хотелось сказать что-нибудь вроде: «О, хорошая мысль! Почему бы вам, мама, не поменять Араксии подгузник и не пойти к себе?» – но она решила обойтись без подгузников и сказала просто:
– Идите спать, мама. А мы приберем со стола.
Араксия выбралась из своего детского стульчика и убежала. Мать Галуста обвела взглядом сына, Мину и Аво.
– Иду, иду! – крикнула она в ответ на зов внучки и вышла из комнаты.
– Хороша! – сказал Аво, проводив ее глазами.
– Да никто с тобой и не спорит, – отозвался Галуст. – Но для тебя все же старовата, тебе не кажется?
Все немного посмеялись, как это принято в компании. Галуст вздохнул и сказал:
– А дочка – да. Она прекрасна, моя рыбка.
Некоторое время все молчали. Потом Мина сказала, что, если мужчины в настроении, она откроет бутылку водки.
– Я-то точно в настроении, – добавила она, поднимаясь.
Они переместились в гостиную, притушили свет, и Галуст поставил свою любимую пластинку «Спартак» в исполнении Венского симфонического оркестра.
«Балет», – подумала Мина, разливая водку в четыре рюмки, но, сообразив, что их всего трое, вылила лишнюю обратно в бутылку.
– Пьющая жена – это мужчина. Времена изменились, – изрек Галуст, то ли шутя, то ли серьезно.
«Он никогда не был таким раньше», – подумала Мина, и тут поняла, что до этого у них в доме никогда не было гостей-мужчин. Это не нравилось ей с самого начала их брака, но она молчала из боязни оказаться нудной.
– Мужественность – это теперь не только для мужчин, – засмеявшись, сказала она.
– А твои родители, – обратился Аво к Мине, – тоже живут здесь?
– Да, – ответил вместо нее Галуст. – На первом этаже. А сестра – на третьем. Вся семья в сборе.
– Армянская мечта, – сказал Аво и поднял стопку.
– Это очень удобно, особенно когда есть ребенок.
Галуст кивнул, соглашаясь.
– Но это все временно, – добавил он. – Придется искать квартиру попросторнее. Через несколько месяцев Араксии потребуется отдельная комната.
– Красивое имя…
– Так зовут мою мать, – пояснил Галуст. – А если бы родился мальчик, назвали бы его в честь моего отца – Шант. Ему понравилось бы быть дедом. Но проблемы с сердцем… Я обещал ему, что назову внука в его честь, и это лучшее обещание, которое я сдержу.
– Салют! – произнес Аво, снова поднимая стопку.
Галуст поднялся за бутылкой, сделав жест Мине, чтобы та сидела.
– Лучшее обещание… Я знал человека, который однажды попросил меня об этом, – сказал Галуст от книжной полки, которая одновременно служила и баром. Было ясно, что обращается он к Аво, при этом Мина никогда не слышала от мужа этой истории.
– Так вот. Я познакомился с ним в Ленинакане. Он был русский. Давно это было – мне тогда исполнилось… Вот сколько тебе сейчас? Совсем мальчишка был… Сколько? Двадцать семь? Ну да. Я тогда считал себя мужчиной, но именно это и должно было меня натолкнуть на правильную мысль. Ведь только мальчишки считают себя мужчинами. Настоящие мужчины всегда видят себя мальчишками. Мне было тридцать, и я был уже женат. И уже шесть лет тянул лямку в своей ленинаканской конторе. Думал, что вся моя жизнь лежит передо мной, словно расстеленная карта. Была, впрочем, проблема с женой – никак не могла забеременеть. Она ходила к обычным врачам, но также и к знахаркам. И я полагал, что решение этого вопроса не за горами. В тот вечер жена была дома, к ней пришли разные ее родственницы, которые занимались всякой там женской магией. Так что у меня была масса свободного времени. После работы я пошел в одно заведение около рынка, где, как я слышал, можно было выпить. Было жарко, и я попросил холодного пива. В зале почти никого не было – пара-тройка местных пьяниц и официант. Я сел в углу. Работал радиоприемник, ну, под музыку я и принялся за пивко. Действительно, оно оказалось холодным!
– Дорогой, пожалуйста, рассказывай свою историю, а не переживай ее заново! – не выдержала Мина.
– Здесь важна каждая деталь! – возразил Галуст. – Я хочу, чтобы и вы почувствовали влагу на стекле бутылки!
– Тут единственная влага – это наши слюни, когда мы засыпаем!
– Вот! Женщина позволяет себе разговаривать с мужем в присутствии другого мужчины, да еще в таком тоне! Мы действительно из разных эпох, мой друг.
Аво улыбнулся:
– Дальше давай!
– Так вот. Сижу я в баре, убиваю время, и тут заходит какой-то ну очень старый человек. Я сразу догадался, что он русский. У него были глаза-бусинки, но при этом крупные черты лица, а борода вообще была как Сибирь зимой. Усы… Я думаю, даже Сталин сказал бы: «Многовато!» Садится этот старик рядом со мной и спрашивает, не говорю ли я по-русски. Да, отвечаю. Мой отец, он вообще свободно говорил по-русски, знаете ли. Тогда
