Книга Поцелуй небес - Людмила Григорьевна Бояджиева

— А каково ваше мнение, профессор, насчет девушки? Вы же понимаете, что она не может оставаться «сестрой» принца…

— К сожалению, или во благо вашим замыслам, у пациентки наблюдается частичная амнезия — потеря памяти, причем весьма избирательная. Как это бывает в большинстве подобных случаев, сознание стирает (или прячет в тайник) те данные, которые могут повредить работе всего мыслительного механизма и даже его разрушить. Потеря памяти — блокировка, защитный механизм, спасающий нервную систему от перенапряжения… Девушка может так никогда и не вспомнить о своих близких, родных, о тех местах, где провела свою жизнь. Но память может и вернуться — частично, фрагментарно или даже целиком.

— А как скоро может произойти восстановление потерянной информации? — поинтересовался насторожившийся Амир.

— Человеческий мозг все еще остается загадкой для современной медицины. Мы не можем объяснить и значительно более простые вещи, а здесь… Могу сказать лишь, как гадалка на ярмарке: это может случиться или не случиться вовсе. А если это случится — то когда угодно и как угодно.

Амир поблагодарил профессора и вечером отправил подробные донесения Хосейну, оканчивающееся обязательной в подобных бумагах припиской: «Жду дальнейших распоряжений. Да поможет нам Аллах!»

К началу сентября Максим уже освоил годовой курс арабского языка для младших учеников, свободно ориентировался в истории страны, знал наизусть сложные имена и титулы династии Аль Дали Шахов, безошибочно различал враждующие кланы, а также проявил странное пристрастие к прослушиванию своеобразной национальной музыки.

Виктории было позволено выходить в сад, смотреть развлекательные передачи по телевизору и читать классическую литературу. Макс старался выполнять распоряжения, не приближаясь к сестре, он был напуган ее беспамятством и обнадежен перспективой интенсивного, но длительного лечения. Из-за кустов мальчик часто наблюдал за очень похудевшей, слабенькой девушкой, лежащей в шезлонге с закрытой книгой, и к своему ужасу, находил в ней не много общего с прежней Викторией. И вот наступил день, когда Максиму сообщили, что ему предстоит скорое возвращение в свою страну (вместе с «Вы» в разговорах Амира произошло еще одно изменение: «наша страна» стала «вашей страной»). Интересно, что за две недели мальчик так и не удосужился рассмотреть свое лицо — он и раньше не крутился перед зеркалами, а здесь все они куда-то делись, и даже приходилось чистить зубы и причесываться, глядя на чудесную голографическую картину, изображающую сказочный восточный город с высоты птичьего полета.

Йохим остался доволен своей работой: лицо мальчика приобрело продолговатую утонченность, а изящно вылепленные ноздри чуть горбящегося носа сами по себе научились породисто трепетать в минуты душевного напряжения. Пигмалион был рад, что справился с этим заданием.

8

Этот день будет целиком посвящен лени и самому разнузданному сибаритству — решила Тони, взглянув на часы и снова закрыла глаза. Середина сентября — флорентийский «бархатный сезон». В городе полно туристов, но здесь, на холмах — аристократическая тишь и покой обласканных солнцем особняков. Утренний воздух, прорывающийся сквозь легкие занавески в распахнутое окно, неуловимо окрашен осенью — что-то печальное, томительное ощущается в его душистом садовом букете. А солнце — совсем летнее, щедро золотит разметанные на подушке смоляные кудри Антонии. Десять часов утра для виллы Браунов — позднее время. Уже давно ходит на цыпочках озабоченная Дора, а сеньора Браун укатила в свою клинику еще два часа назад, велев не будить дочь. Забот у Доры полно — такое счастливое событие — вся семья в сборе. Тони проведет дома целую неделю, а к обеду должен вернуться из очередного делового путешествия сам хозяин. Значит — ожидается праздничный стол, со всем набором коронных дориных блюд, приготавливаемых собственноручно. Сиплым шепотом Дора отдает распоряжения кухарке, отправляющейся на рынок за помидорами и устрицами.

— Перестань шептаться, я уже давно не сплю! — сонно кричит из спальни Тони. — И пусть Анжелито приготовит мое место у бассейна. Анджело — одному из близнецов садовника исполнилось уже 25, но в отличие от своего брата, открывшего собственный гараж, парень остался работать у Браунов, что служило причиной для постоянных шуток. Все подозревали, что малый неравнодушен к Тони, а его кислая физиономия тоскующего Пьеро и гнусавая немногословность служили поводом бесконечного подтрунивания.

«Место Тони» — означало мягкую раскладную лежанку, установленную таким образом, чтобы тень от зонтика позволяла следовать за солнцем в течение всего дня, а также низенький столик рядом, накрытый специальным завтраком.

Антония натянула крошечный бикини, набросила короткий халат, вышла в сад. Анджело выполнил все безукоризненно, присовокупив к полагающемуся стакану свежего сока грейпфрута и яйцу-пашот с гренками букетик фиалок из собственной теплицы, где он и проводил большую часть своего времени. Тони засунула за щеку зубную щетку со специальной, витаминизированной пастой и направилась к столику. Теперь десять минут на массаж десен и можно начинать день.

— Доброе флорентийское утро, малышка! Можешь не отвечать, я присяду рядышком и оглашу пока наши радостные планы. — Артур, ослепительно элегантный в белом спортивном костюме, опустился в кресло за спиной Тони и развернул блокнот.

— Сегодня — с восьми утра до 24.00 — праздник Святого Лентяя. Придется, правда, поблистать на приеме у графа Бенцони. Круг приглашенных почти семейный. Сопротивляться не стоит — мадам Алиса очень хочет представить друзьям свое семейство в полном составе. Включая и меня, почти что родственника. Антония что-то недовольно промычала, не доставая изо рта зубной щетки. Артур успокоил ее:

— Нас ждут к десяти вечера, до этого, обещаю, — ни одного телефонного звонка, ни одной заботы не омрачит твоего цветущего прозябания. Можешь увеличить сеансы зубного массажа до пяти раз в сутки. Тони гневно сверкнула глазами — ее педантичная привычка чистить зубы не менее трех раз в день по десять минут что бы там ни случилось и какие бы ответственные лица не толпились под дверями ее апартаментов, служила поводом постоянных насмешек Шнайдера. Тони резко выплюнула пасту и даже не прополоскав рот, набросилась на него с темпераментом разгневанной пантеры:

— Ты специально явился сюда, чтобы испортить мне утро! Даже этот деревенский недоносок Анджело догадался поставить мне на столик цветы, а ты… ты просто ненавидишь меня! Артур почувствовал, что Тони на грани истерики. Его пугали эти внезапные приступы раздражительности, во время которых девушка становилась несправедливой и жестокой. Заботливого опекуна терзало чувство вины — всякий раз слезы Тони служили ему укором, напоминая о роковом промахе: это