Хочу забыть все это, перечеркнуть и не думать. Потому что сейчас мне слишком хорошо для плохих мыслей.
Закончив с пиццей, перехожу на ризотто с курицей – одно из моих любимых блюд.
- Ребёнок проголодался, – ухмыляется Стефан, за что сразу же получает неодобрительный взгляд.
- Не называй меня ребёнком! – возмущаюсь я.
- Хорошо, не буду. Ты же не будешь называть меня заботливым папочкой?
Едва не давлюсь едой.
- Боже упаси! У меня и настоящий папочка не больно заботливый, а ты-то куда?
- А что не так с твоим отцом? – спрашивает Стеф и тут же осекается. Вроде как забрался на слишком личную территорию, хотя я вполне готова поделиться с ним. – Если ты не хочешь об этом говорить, то не нужно.
- Да в этом нет ничего такого, – стараюсь ответить невозмутимо, но все равно отодвигаю тарелку, потому что рассказывать о папе невзначай за ужином – не мой вариант. – Просто он ушёл из семьи, пока я была маленькой. Ладно, они с мамой развелись, так бывает, это жизнь. Но меня он почему бросил?
- Он с тобой не общается?
Откидываюсь на спинку диванчика и вздыхаю. Я приучила себя не переживать, когда рассказываю об отце, но иногда не получается. Одолевает чувство, будто он украл что-то, что было положено мне, а вернуть сил и храбрости не хватило. Я умею без него, я справляюсь, но как было бы, останься наша семья в полном составе?
- Он никогда со мной не общался. Меня как будто нет для него. Точнее, он пытался пару раз передать мне какие-то подарки через бабушку с дедом, с ними-то я в хороших отношениях. Я забирала, чтобы их не расстраивать ещё больше, но мне папины подарки нахер не сдались, – выговариваю и чуть торможу: не перебор ли? – Прости.
- Не извиняйся, – Стеф аккуратно кладёт руку мне на колено и чуть сжимает. Я всеми силами стараюсь заставить себя не смотреть на эту картину, не опускать глаза туда, где лежит его рука. Хотя в глубине души мне кажется, что этот простой жест способен лишить меня способности разговаривать. А ведь еще пару недель назад мы могли сидеть только по разные стороны стола и переругиваться. – Ты обижаешься на него до сих пор?
- Думаю, да. Просто со временем начала по-другому к нему относиться. Как к биологическому отцу, не более.
- Биологический отец? – он удивленно поднимает брови.
- Ты не слышал этот термин? – я едва заметно улыбаюсь. – Так говорят о человеке, который чисто физически принял участие в моем появлении. А потом просто смылся.
- У него есть другая семья?
- Да, он женился снова. Знаешь, я бы хотела нормального отца, но родителей не выбирают. Не повезло мне быть папиной дочкой.
- Ты не виновата, что он такой, – Стеф смотрит на меня и говорит подбадривающим тоном. Меня не нужно успокаивать, я не плачу и не убиваюсь по своему странному папочке, просто мне обидно, что в жизни все сложилось так. Жалеть меня необязательно, да Стеф и не жалеет. Но даже одно действие с его стороны заставляет меня «поплыть».
- Тебе ещё не надоело разбираться с моими детскими травмами? – спрашиваю у него.
- Если скажу «нет», ты решишь, что я психологический маньяк.
- И ничего нового для себя не узнаю, – хихикаю и прикусываю язык. – Восстанови баланс в природе – расскажи теперь про своё детство.
- Было довольно весело. Я как будто все время находился на международной кафедре, у меня всегда разговаривали на трёх языках.
- На трёх?
- Конечно. Английский, польский, русский. Ты же не думаешь, что мама с десяти лет учила язык и готовилась замуж за поляка? Она вообще по-польски десять слов знала, грубо говоря. Когда переезжала, конечно, сейчас-то она уже языком отлично владеет.
- А почему ты отвергаешь вариант, что твоя мама готовилась? Некоторые девушки мечтают выйти замуж за иностранцев.
- Например, те, кто смотрит мою страницу и отслеживает меня?
- Например.
Ну вот, я снова вернулась к воспоминаниям, которые мечтала стереть.
- Абрамова, ты чего задумалась опять? – Стефан аккуратно разворачивает мое лицо на себя. Кажется, доесть у меня сегодня так и не получится. Я же не могу жевать, смотря в его глаза цвета питерского неба? – Из-за этих дур? Знаешь, я не хочу прятаться, но если так будет лучше для тебя, конечно, я не буду давать сплетникам повода обсудить нас.
- А у нас уже есть, что прятать?
- Ты так не думаешь? – он наклоняет голову и немного приближается. – Ты боишься меня?
- Нет, не боюсь. Но я волнуюсь.
- Из-за чего?
- Я не знаю, к чему это приведёт.
- И я не знаю, но ведь это только нам решать, так, Абрамова? Без твоего согласия точно ничего не произойдет. Просто реши для себя, где у тебя заканчивается «нельзя» и начинается «можно».
- Неправильный вопрос, – расплываюсь в легкой улыбке.
- Почему?
- Не где, а с кем.
- Ты льстишь мне.
- Даже не думай, что это лесть.
- А что это? – он делает глоток кофе, и надо губой, там, где легкая колючая щетина, осталась капля пенки от капучино. Сначала мне весело смотреть на это, а потом я делаю нечто совершенно безумное.
Я тянусь к нему и убираю пенку своим языком. Как по оголенному нерву веду, так опасно, так чувственно… А вот отстраниться мне не позволяют, хватают за шею, довольно сильно, но не грубо, и тянут обратно на себя.
Третий день подряд мы целуемся так, что крышу сносит. Это как зависимость, вредная привычка, не знаю, что ещё. Я не могу оторваться от него, а он – от меня, и это сводит с ума ещё хлеще.
Когда выходим на улицу, я непроизвольно обхожу его машину и становлюсь возле водительской двери.
- Вау, Абрамова, ты сразу вот так решила? – Стеф кидает мне ключи, которые я ловлю, к счастью. – Давай, мелкая, я не против.
Каждый раз, когда слышу слово «мелкая», бешусь до невозможности, но «малышек» у Стефа явно не будет. Да и не надо. Он не может быть таким, как все.
Я без всяких там происшествий доезжаю почти до общаги. Почти, потому что не могу позволить кому-то там разглядывать меня за рулем машины Новаковского. На сегодня этой хрени мне хватило.
Как он вообще доверяет мне машину, не представляю, но, судя по всему, стоит однажды разрешить себе что-то необычное, как и все другое сразу же становится вполне реальным. Целовать своего препода? Да пожалуйста. Маленькой блондинке управлять громадным внедорожником? Обращайтесь. Как там раньше говорили? Могу, умею, практикую.
Пару минут сидим молча. Я не могу решиться выйти, он не знает, что сказать на прощание.
- Абрамова, иди уже, – выдает Стеф вместо более традиционных для такого момента слов.
