— А вот и Джек Форрестер! — воскликнула Габриелла так неожиданно, что я вздрогнула. — Джек! Иди к нам!
Обернувшись на ее голос, Джек улыбнулся. Я никогда не видела у него такой вымученной улыбки и забеспокоилась, но все еще продолжала улыбаться по инерции. Мне захотелось пнуть Габриеллу, но в глубине души я была благодарна ей за то, что она позвала Джека. Он сделал шаг к нам навстречу — за ним плелся мистер Коутс, все еще вытягивая шею, как перископ, — и неожиданно остановился.
Я проследила за его взглядом, но ничего не поняла. Может, его удивило, как Анжела постарела за десять лет. Мне захотелось объяснить ему, что это просто ее сценический наряд. Она сбежала со сцены по боковым ступенькам, закрыла двери в зал и снова заспешила за кулисы. Мартина, следуя неровной походкой за Джеком с его подопечным по проходу и одновременно болтая по мобильнику, с разбега наступила на пятку мистера Коутса.
— Джек, ты здесь! — Она даже не обратила внимания на мистера Коутса, покрасневшего от боли. — Ты же говорил, что не сможешь прийти!
Джек без восторга посмотрел на нее, но ничего не ответил, только что-то пробормотал на ухо мистеру Коутсу, а тот кивнул. Под пристальным взглядом Мартины они миновали ее. Джек пропустил вперед мистера Коутса, а сам сел возле Олли. Казалось, Джек, как телохранитель, старается заслонить моего учителя драмы. Очевидно, агенту за свои десять процентов приходится делать очень многое для своих клиентов. Это не только сплошные премьеры, веселые вечеринки после спектакля и лакание шампанского из пупка женщин (или мужчин).
Я попыталась улыбнуться Джеку и метнула сердитый взгляд на Мартину — что она хотела этим сказать? Интересно, когда Джек успел ей сообщить, что не придет? Мартина с шумом уселась позади нас, бросив мне холодным тоном: «Привет». Я от нее отвернулась.
Габриелла наклонилась к Джеку и по-приятельски шлепнула его по руке:
— Наконец-то мы увиделись! Какой приятный сюрприз!
Джек встал, чтобы чмокнуть ее в щеку:
— Не опережай события.
— Да, лучше помолчи, — вторил ему Олли.
Мы с Габи удивленно уставились на них. О чем это они? Олли поднял брови и кивнул на мистера Коутса. Тот рассматривал свои замшевые туфли, большим и указательным пальцами быстро-быстро теребя нитку, торчащую из рукава джемпера.
— Много же времени вам понадобилось, — добавил Олли, немного помолчав.
— Габриелла, — заговорил Джек, — это мой клиент, актер Джонатан Коутс. Джонатан, а это очаровательная Габриелла Гольдштейн. Она жена… ну, ты ведь помнишь Олли и его сестру Ханну Лавкин.
В душе я возмутилась, почему это, представляя меня, Джек не сказал «очарователь ная», но это было очевидно. И еще мне безумно хотелось узнать, почему Олли вел себя так странно. Казалось, он не может решить, вести себя грубо или демонстративно вежливо с мистером Коутс ом и Джеком.
— Анжела уже видела? — спросил Олли. Я не поняла, к кому был обращен вопрос — к Джеку или мистеру Коутсу. Если он говорит о пьесе — так она ведь участница спектакля! — У вас совести нет! — продолжал он, а мы с Габи сидели тихо-тихо, как мышки. — Вы всем нам испортили жизнь. В общем… — Он встал со своего места. — Я не могу оставаться и смотреть на все это. Габриелла, детка, прости, но для меня это слишком. Ты посмотри спектакль, а я пойду домой. Увидимся вечером. Желаю удачи. — Он ласково прикоснулся к лицу жены и поспешил к выходу.
— Постой! — окликнула я его, но он даже не обернулся. — Кто-нибудь объяснит, в чем дело? — Я вопросительно взглянула на Джека. Казалось, мистер Коутс хочет спрятаться с головой в свой убогий джемпер. Он вообще не подавал голоса, Бог знает, как он может работать актером дубляжа? Джек вскочил со своего места и присел на корточки у моих ног:
— Ханна… видишь ли, Джонатан очень хотел… я подумал… не мое дело, конечно… да нет, это именно мое дело, иначе… ты никогда не поймешь…
— Боже мой, Боже мой, — вдруг простонала Габи. Я сделала каменное лицо. Если Олли спятил, значит, безумие заразно, как корь. Один, второй, третий — они уже заразились, одна я в своем уме. — Боже! — Габриелла закрыла лицо руками, — я поняла, в чем дело!
— В чем? — прошипела я.
— Ханна, — с серьезным выражением лица сказал Джек, — Ты не помнишь Джонатана? — Он подтолкнул локтем мистера Коутса, тот улыбнулся мне.
— Ханна. — Он протянул руку из-за Габриеллы и дотронулся до моей ладони. Для меня его голос прозвучал как гром, я ощутила запах его лосьона, что-то щелкнуло в памяти, как будто стала разматываться туго закрученная пружина. Тут же отдернув руку, я начала дрожать и задыхаться. Господи, что происходит? Этот человек будто пробудил глубоко в моей памяти какое-то воспоминание, плохое, очень плохое. Я запустила руку себе в волосы:
— Скажите мне сейчас же, в чем дело? — Я боялась, что мелькнувшее воспоминание ускользнет.
Ко мне обернулись все трое — Габриелла, Джек, мистер Коутс, на их лицах было написано сочувствие. Джек открыл, было, рот, чтобы заговорить, но тут стал гаснуть свет.
— Я… — начал он.
— Ш-ш-ш-ш! — зашипела сзади Мартина, и Джек с виноватым видом отпрянул от меня. В эту минуту подняли занавес.
Начался спектакль, и хотя я старалась смотреть в нужном направлении, но не слышала и не видела происходящего на сцене. Мне казалось, что сердце бьется через раз и вот-вот вообще остановится. Я то и дело искоса бросала взгляды на мистера Коутса. Он был связан с чем-то ужасным в моей жизни, от проснувшегося страха я чувствовала слабость в желудке, как бывает, когда впервые приходишь в школу или идешь на свидание. Я старалась найти разумное объяснение своим чувствам, но его не было. А главное, каким-то уголком сознания я не хотела ничего вспоминать, хотела оставить все как есть. Промучившись минут пятнадцать, я заставила себя переключить внимание на сцену.
Габриелла и Джек выпрямились в своих креслах. Было ясно, что они взвинчены не меньше чем я. Время от времени я ощущала на себе их боязливые взгляды и чувствовала себя призраком, поднимающимся среди обломков после ужасной катастрофы. Мистер Коутс ни разу не взглянул на меня. Он, не шевелясь, смотрел прямо, как загипнотизированный. Он не смеялся шуткам, звучавшим со сцены, и без остановки теребил нитки, торчащие из рукава.
Я попыталась следить за развитием сюжета. Я ровно дышала, мне удалось заметить, что Роджер — неплохой актер. Роль Джона Малкольма была как раз для него. Мне он описывал эту роль как «пребывание на краю бездны». Этими словами он рассчитывал объяснить мне психологическое состояние героя.
К сожалению, после его объяснения я сразу представила Клиффа Ричарда[12]. Хотя герой, роль которого пришлось исполнять моему отцу, был отнюдь не столь элегантен и учтив, как этот актер.
Я обернулась и увидела, что Мартина беззвучно повторяет слова его роли. Ее увлеченность моим отцом переходила все границы. Хотя ее можно понять. Роджер красив, у него есть определенное обаяние. Также я могла понять, что для любой женщины не от мира сего, которая не понимает, что нет ничего романтичного в участии в грубом фарсе, образ Джона Малкольма может быть весьма притягательным. Он ведь так сильно любит свою бывшую «боксерскую грушу», прошу прощения, жену! Насколько я понимала, в том мире грез, где жила Мартина, герой не считается героем, пока не нанесет героине удар в подлых или не разобьет ей нос. Иначе как она узнает, что он к ней неравнодушен!
