Бард нагло откинулся на скамье, перебирая струны, пока на его плечо не легла корявая рука с чёрными потрескавшимися ногтями.
— Ты кого своим поганым ртом мараешь?
Позади Филиппа стоял щуплый молодой человек, то ли рано одряхлевший парень, то ли неповзрослевший мужичок. На узком костистом лице, буром от загара и грязи, сверкали невротическим блеском глаза. Незнакомец был одет в самую настоящую шинель, из толстого серого сукна, с жестяными пуговицами со звездой, без погон, однако самую настоящую. Конечно, не допиндецовую, а новодел, но суть от этого не менялась.
— Чё, порванный шаблон болит? — не испугался бард, тряхнув плечом, чтобы сбросить руку, но парень вцепился, будто клещами.
— Шо ты, сволочь? Щас я тебе поправлю шаблон! — Кулачок взлетел, но не опустился.
— Остынь, — осадил Щавель. — Тебе Нахальный — брат родной? На манагера ты не похож, так зачем за него впрягаешься?
— Я не за Нахального. — Аскетичный борец без возраста потупился под прицельным взглядом старого лучника. — Я думал, вы за меня гутарите. Ну, шо ты на меня вылупился?
— Могу залупиться, но тогда не обессудь, — загасил в зародыше хилый наезд незнакомца Щавель. — Давно шинели не видел. Всё Москву по Большому кольцу обходим, а тут сподобился посетить Первопрестольную. Присаживайся, выпей с нами.
Последние слова, произнесённые уже не ледяным, а просто холодным тоном с некоторым вызовом, оказали поистине волшебное действие.
— Даром не надо твоих подачек, — огрызнулся незнакомец и тут же плюхнул зад на табурет. — Есть чистая кружка? Половой! Половой… урод!
Пока рыжий парень бежал со стаканом, доходяга в шинели развёл кипучую деятельность.
— Меня Павка зовут, — объявил он и, едва дослушав представления новых собутыльников, схватил перцовку. — Донецкая! Родная, факт! Я со Шепетовки родом, а в Москву понаехал по разнарядке. По актировке, врачей путёвке. Мне Комсомол путёвку выписал, двигай, говорит, в Москву учиться, а кулаков раскулачивать у нас молодая смена подросла, факт.
Половой возник у стола, как чёрт из табакерки, с убойным ганджем.
— Вам вместе считать? — брякнул он об столешницу чистым стопарём (Павку здесь знали) и пристально уставился на Щавеля.
— Раздельно. Ещё одну принеси, — так же быстро ответил Щавель.
Половой умёлся. Павка повертел стопарь, разглядывая на свет, быстро налил всем перцовки, поднял тост:
— За встречу! — и опрокинул стопку в пасть, полную гнилых зубов.
Тут же налил ещё:
— Между первой и второй муха не должна пролететь!
— Давно здесь не был, — сухо напомнил о себе Щавель. — Что вы за насыпь делаете, никак Великому тракту конкуренцию хотите составить?
— Конкуренцию, га-га-га! — затрясся от хохота Павка. — Это ты гарно гутаришь, факт. Мы Великому тракту такую конкуренцию составим, что мало не покажется.
Половой притаранил миски, полные горячей хряпы, от неё валил густой капустный дух. Животного ингредиента в стряпню добавить не поскупились, правда, среди кусочков свинины над мясом преобладало сало с колючками неопалённой щетины на толстой разварной шкуре.
Опрокинули под водительством Павки по стопарю и налегли на вкуснейшую хряпу, приготовленную пролетарским кулинаром с большим искусством. Земляные рабочие мало-помалу разговелись, в кабаке стало тесно от немытых тел и пьяного гомона. В воздухе сгустился махорочный дым. Барную стойку осадили алчущие питухи, суя на раздатку казённые жетоны с индивидуальным налоговым номером, а раздатчик шелестел страницами учётной книги, выписывая пропойце суточной кредит и время от времени порыкивая: «В очередь, сукины дети, в очередь!»
— Нет, ты скажи, в чём конкуренция? — склонился Щавель над столом к Павке. — На кой строить на новом месте такую основательную дорогу, когда вокруг наезженных путей полно?
— Это непростая дорога, факт, — пристукнул кулаком Павка от переполнявших его чувств. — О, Валька идёт, сейчас нам всё популярно обскажет. Валя! Валё-ок! — гаркнул во всю хилую мощь чахлых лёгких Павка, схватился за грудь и закашлялся. — Дуй сюда, седай с нами, — прохрипел он, хлопая ладонью по табуретке.
На зов подвалило, волоча ноги, невзрачное существо с серенькими глазками на широком, цвета ржаного теста лице, окружённом венчиком вьющихся сивых волос. Валины руки безвольно болтались вдоль туловища, то ли обессиленные тяжёлой работой, то ли по особенности телосложения, то ли от болезненной слабости. Длинная латаная рубаха висела по-бабьи без пояса, шаровары с пузырями на коленях были заправлены в короткие разбитые сапоги, из носов которых выглядывали в прореху обмотанные портянками ногти больших пальцев.
— Павлин, братуха, — проблеяло существо, роняя на табуретку массивный зад и обшаривая сидящих блеклыми зенками. — Агитируешь за советскую власть?
— Нет, за всю… — выдавил Павка, сглотнул и перевёл дух. — Это Валя, — представил он. — Расскажи товарищам прохожим, что за стройку мы тут развели. Выпьешь с нами? Половой, а половой, принеси стакан, родной.
— Никакого секрета здесь нет, — надтреснутый голос Вали негромко прозвучал в кабачном гуле. — Мы прокладываем Ленинское направление Ленинской Ордена Ленина железной дороги имени Ленина.
Половой принёс стопарь мутного зелёного стекла, залапанный сальными пальцами и, похоже, с прошлого раза немытый.
— Сами мы не местные, — закинул удочку Щавель, наливая всем перцовки. — Сто лет здесь не были. А работы кто ведёт?
— Орден Ленина, — в Валином голосе просквозило недоумение, видимо, дело было настолько само собой разумеющимся, что даже странно, отчего об этом не знали случайные путники.
— А на других направлениях? — с замиранием сердца спросил Щавель, чуя открывающиеся бездны московской обстановки.
— На других направлениях пока никто не ведёт. Другие направления у Желдоральянса в проекте. Материалов нехватка. Как привезут с Урала рельсы, будем прокладывать пути на Рыбинск, может, Клика Статора начнёт тянуть ветку на Харьков. Но раньше Команда Ротора включится в работы на Муромском направлении по обязательствам встречного плана, насыпь проложат, шпалы дадут, а уж рельсы от Великого Мурома сами дойдут на путеукладчике. Сначала от Мурома до Москвы, а потом сразу нам начнут поставки, согласно договору. Вот тогда мы продолжим развитие, потому что мы на Москве по железнодорожному ходу самые первые в Альянсе. У нас, благо, есть для зачина ленинский стратегический запас рельсов, раскупорили тут секретную допиндецовую захоронку.
— В чём суть-то её? — наивно поинтересовался молодой лучник, когда все выпили.
Жёлудь до конца не понимал всех достоинств новаторского мегапроекта и попробовал уяснить в разговоре с человеком сведущим, пусть этот знаток был даже бабой. Пол Вали определить не представлялось возможным, не содрав прелых лантухов. Пушок на щеках и жидкие усики явно не ведали бритвы, да в ней не нуждались, а бугры под рубахой могли оказаться развитыми ожиревшими грудными мышцами. Ничто в рыхлой фигуре и повадках Вали не выдавало гендерной принадлежности. Даже отблеск интереса, время от времени вспыхивающий в унылых буркалах рабочей особи стройотряда Ордена Ленина, можно было трактовать не только как отголоски скрытого чувственного влечения, но и в качестве эха трудового энтузиазма. Строителей Ленинской железной дороги ждала какая-то награда, но в чём заключался профит, Жёлудю не терпелось узнать.
