— Орис? — обеспокоенный голос Дэмиора перерос в рассерженный рык, и проводник, рванув меня на себя, с яростью сомкнул руки на моей шее.
Я задохнулась и попробовала глотнуть воздуха, тщетно пытаясь разорвать его хватку. Головная боль медным колоколом билась в виски, и я никак не могла сосредоточиться, с трудом остановив взгляд на лице проводника. В темноте я с трудом видела его, лишь могла различить искривившиеся в усмешке губы.
Словно сквозь туман я слышала крики Бриссы, Линна тщетно колотила по смежной решетке.
Последний воздух покинул легкие, и я захрипела, чувствуя, что задыхаюсь. Может, это и неплохо — успела мелькнуть мысль, — я не увижу кровавого ритуала…
Вдруг руки проводника дрогнули, и с видимым усилием он разжал пальцы. Вдохнув столь желанный воздух, царапающий легкие, я кулем упала на землю…
Очнувшись, обнаружила себя лежащей на полу камеры, голова же покоилась на коленях у Дэмиора. Испугавшись, я рванулась из рук, но проводник успокаивающе зашептал:
— Тише-тише, все в порядке.
— Что случилось? — прохрипела я, пытаясь в темноте разглядеть лицо проводника.
— Ты кричала, а я испугался за тебя, — мужчина коротко погладил меня по щеке. — Меня вновь накрыла жажда убивать, но я заставил себя остановиться… Страх потерять тебя оказался сильнее. Мне не удалось окончательно избавиться от проклятья, — добавил он с горечью. — Оно сидит где-то внутри, затаилось. Но теперь я могу бороться с ним.
Я счастливо улыбнулась и зажмурилась, вновь почувствовав нежное прикосновение к щеке. Затем приподнялась и покачала головой, приходя в себя. Хотела заговорить, но Дэмиор приложил палец к моим губам.
— Я принес тебе столько боли! — с горечью произнес Дэмиор. — Ты очень мне дорога, Орис. Не знаю, простишь ли ты меня когда-нибудь.
Я открыла рот, но проводник мотнул головой:
— Ничего не говори сейчас.
Мы замолчали. Я успела попросить Линну, чтобы та успокоила Бриссу — она слышала наши крики.
— Почему ты кричала? — спустя некоторое время спросил Дэмиор.
— Это Зов, — тихо сказала я и неуверенно прокашлялась. Голос слушался, и я рискнула продолжить — Последние недели он усилился, и, кажется, ему не нравится то, что я застряла здесь — в железной клетке.
— Ты говоришь так, словно он живой.
Я пожала плечами, и мы вновь замолчали.
— Что будем делать? — я обвела руками камеру. — Этот маг… Как нам выбраться отсюда?
— Это не маг.
— Но он же как-то контролировал тебя. Его послушалось твое оружие. Да и слуги у него явно заколдованные, — перечислила я, загибая пальцы.
— Помнишь Рэйса? — спросил Дэмиор и, дождавшись кивка, продолжил — У него на левой мочке уха вытатуирован особый знак — личная метка обучавшего его мага, заключенная в оранжевый круг. Оранжевый, потому что его стихия огонь. Гильдия строго следит за тем, чтобы каждый обученный маг носил татуировку.
— А может, он необученный? — предположила я. Даже не видя проводника в темноте, я знала, что сейчас он хмурится.
— Я долго работал с магами, не только с Рэйсом. От них исходит какая-то особая… энергия, я чувствую ее кожей. Когда ты использовала свою силу, я тоже ощутил это. А здесь — ничего! Его сила заемная.
— Он все время касался своей застежки. В форме какой-то птицы! — вспомнила я.
— Скорее всего, это и есть источник его силы. Но кто его госпожа?
— Линна! — я вспомнила об узнице. — Зачем нас держат тут?
— Не знаю, — тихо отозвалась она. — Но те, кого вечерами он уводит, не возвращаются.
От ее голоса — человека, смирившегося со своей участью, по коже пробежал холодок.
— Кто его госпожа? — спросил у Линны Дэмиор.
— Не знаю. Он всегда называет ее так. Я тут уже неделю. Каждое утро он сам или его слуги приводят новых жертв, а вечером он забирает тех, кого приводил раньше.
— А кто такая эта Этерия? — спросила я.
— Его жена или просто женщина, — в голосе Линны послышалась обида. — До этого он часто приходил с ней. Она всегда глумилась над нами.
Я опустилась на корточки. Только сейчас до меня всерьез начало доходить: мы попались.
— А что за птица у него на застежке? Мне кажется, где-то я ее видел, — вслух размышлял Дэмиор.
— Это шавранка, — ответила Линна. — Это местная птица, я сама пару раз видела ее ночью.
— Ночью? Это ночная птица?
Не дождавшись ответа, Дэмиор соскочил с места и начал мерить шагами крохотную камеру:
— Ночная шавранка… Где-то я слышал это название! Точно! Это же птица из той старой легенды…
— В нее превратилась Кхира, — еле дыша от ужаса, сказала я. — Его госпожа — темная богиня!
Дэмиор молча сжал мое плечо.
Глава 22
…В подземельях ощутимо похолодало. Одеяла у меня не было, а та жалкая тряпка, которую я использовал в качестве матраса, не уберегала от каменного пола. Сколько времени я уже здесь? Меня схватили около Западного хребта, где я проверял укрепления. Уже трижды полная луна заглядывала в тюремное окно — выходит, осень на исходе.
По каменному полу забухали сапоги с железными подметками, но я не отвлекся от созерцания решетчатого потолка — проверяющие проходили каждый час.
— Эй, Торхейн! Поднимайся, — раздался голос охранника.
Молодой, узнал я по голосу. Всего месяц назад здесь появился, да уже пообвык. Дрожи в голосе не слышно, строгости пытается напустить. Да только слышно, как сердечко колотится.
Но зачем я им понадобился? За три месяца у меня выработался определенный режим — и к Архону, и в купальню раз в две недели, и даже к Елоху в это время меня не водили.
Я приподнялся и чуть повернул голову, скользнув взглядом по охраннику.
— Куда меня? — спросил лениво.
— Никуда, — вдруг криво ухмыльнулся парень и резким движением что-то швырнул в мою камеру.
Я подскочил, в воздухе переворачиваясь, чтобы отбить нож, но на пол приземлился небольшой холщовый мешочек. Они все-таки изготовили снадобье! Я поспешно зажал нос, но тонкие запахи уже просачивались сквозь пальцы… Белладонна, горький нирис, даже вербена!
По жилам пронесся огонь, внутренности скрутило узлом, и тело выгнулось дугой. Я зарычал, чувствуя, как кожа трескается, и наружу рвется новое, более сильное тело. Через несколько томительных секунд я опустился на четыре лапы, тяжело дыша и капая слюной на пол. Клетка сразу стала тесной, а потолок высоким.
Охранник, оставшийся по ту сторону решетки, изумленно раскрыл рот, а в его глазах читалось восхищение, перемешанное с детским удивлением.
