– Убирайся, – переставая осыпать меня градом пощечин, сквозь зубы произносит Лиса.
И я выхожу из ванной, закрывая за собой дверь. А потом из квартиры Алисии Лестер. И из ее жизни, которая больше мне не принадлежит.
Ангелов не существует. Не в той реальности, в которой живу я. А тем, которые случайно падают на нашу грешную землю, сразу отрезают крылья, оставляя на спине незаживающие раны. И они кровоточат до самой смерти, не давая забыть, о том, чего никогда не вернуть.
Алисия
Двенадцать часов назад.
– А, знаешь, я передумал, – внезапно говорит Роббинс. – Мы поболтаем после. А сейчас перейдем к тому, ради чего поднялись сюда. Ты же не против? Но у меня есть небольшое условие. Я упоминал про ряд особенностей, которые предпочитаю?
Я растерянно смотрю в голубые глаза мужчины, понимая, что он загнал меня в ловушку.
– Брось, ты же не так глупа. Мы оба знаем, почему ты здесь. Не нужно истерик. Сделай так, как я прошу, и никто не пострадает. Тебе понравится. Всем нравится. Ты не первая.
– Я не понимаю, – напряженно говорю я. Мартин прищуривает глаза, холодно улыбаясь. Встает и направляется к прикроватному столику.
Мое сердце грохочет в груди, перекрывая музыку, доносящуюся снизу из клуба и шум машин, проникающий через открытое окно. Запах автомобильного смога кажется удушающим или дело в страхе, который добрался до горла, перекрывая дыхательные пути.
Мужчина стоит спиной ко мне, открывая ящик и доставая что-то оттуда. Вот он, мой шанс. Я могу сбежать. Дверь открыта, но я почему-то продолжаю сидеть на месте, словно скованная ужасом, не сводя взгляда с широких плеч Мартина Роббинса и его рельефной спины.
– Прежде, чем мы начнем, я озвучу правила, Реджина, – оборачиваясь, произносит он с ледяной улыбкой, от которой все внутри меня холодеет. Я смотрю в его глаза, как загипнотизированная.
– Правило, в принципе, одно. – Он подходит ко мне, не разрывая зрительного контакта. – Ни слова. Ни одного слова, Реджи. Все разговоры потом.
– Мар…
– Шшш, – он кладет палец мне на губы, призывая к молчанию. – Игра началась. Молчание, девочка. Ты не единственная… Я говорил. Не единственная, кто хотел заставить меня говорить. Еще никому не удалось. Это твое первое задание? – голубые бесстрастные глаза смотрят мне прямо в душу, и я медленно киваю. – Ты тоже не справилась. Но на самом деле, так и должно быть.
– Я… – с губ сорвался жалкий писк и мужчина мягко, но достаточно сильно обхватил рукой мое лицо, закрывая рот ладонью.
– Не бойся, – почти ласково говорит он. – Доверься мне. Я не причиню тебе боли, если ты будешь молчать. Договорились? Кивни, если поняла.
И я киваю, словно послушная марионетка. В голове проносится отчаянный вопрос. Почему я не убегаю, не сопротивляюсь, не зову на помощь? А потом я смотрю на наручники, которые он кладет мне на колени, и понимаю, чем может закончиться любая попытка остановить его.
Мартин удовлетворенно улыбается, и тянет меня за руку, заставляя встать. Ведет к изголовью кровати и толкает на подушки. Я всхлипываю, падая на спину, и он снова прижимает палец к моим губам, потом к своим. Гладит меня по щеке, словно ребенка. По волосам. Поднимает мои руки и одним резким движением стаскивает с меня платье. Не глядя на мое тело, Роббинс закидывает мои запястья за голову и пристегивает наручниками к изголовью. Я отчаянно дергаюсь, умоляюще глядя на мужчину, но он отрицательно качает головой. Его рука исчезает в кармане джинсов и достает оттуда черную повязку.
– Нет, пожалуйста, – кричу я, понимая ее предназначение. Мужчина хмурится и бьет меня ладонью по губам. Слезы стекают по щекам, рыдания сотрясают грудь. Одно мгновение, и ухмыляющееся жуткое лицо Мартина Роббинса скрывается за темной полосой ткани, закрывающей мои глаза. Он снова гладит меня по голове и отступает в сторону. Его шаги удаляются, и в какой-то момент в душе просыпается надежда, что на этом все закончилось, что он уйдет и оставит меня в таком состоянии – полуголую, испуганную. Что это и есть своеобразный шоковый тест или наказание за то, что я явилась в клуб с определенной целью, о которой он или догадался, или знал заранее.
Но все надежды рушатся, когда я слышу щелчок выключателя. Звук различимый, несмотря на массу фоновых звуков. Слабый свет, который я видела сквозь ткань еще секунду назад, исчез. Ублюдок просто выключил освещение.
Я прикована наручниками к кровати.
В полнейшей тьме.
С повязкой на глазах.
Наедине с маньяком.
Если бы я знала, что этим кончится, то лучше бы позволила убить себя людям Галлахера.
Я не слышу его дыхания. Не представляю, где он стоит. И что делает. Смотрит на меня? Раздевается? Достает инструменты для пыток? Фантазии побрасывает картинки одна, страшнее другой.
Меня сбивает визг шин за окном, пьяный хохот и гремящая музыка этажом ниже. Если я буду кричать, даже если сорву связки, захлебнусь криком, меня никто не услышит. Я пытаюсь вспомнить все советы, которые слышала в репортажах про маньяков. Не провоцировать. Не сопротивляться. Быть покорной. Пытаться вызвать доверие и симпатию. Разговорить, заставить увидеть в себе человека. Отвлечь, оглушить, вызвать полицию. Последние четыре варианта отпадают. Он приказал молчать, и я в наручниках.
Что мне остается? Боже.
Он все равно меня убьет…
Я вздрагиваю всем телом, когда внезапно чувствую прикосновение чужих рук к своим лодыжкам. Он с удивительной осторожностью, едва касаясь, проводит пальцами до колена и опускается к ступням. Бережно снимает с меня одну туфлю, потом другую. Мое сердце готово вырваться из груди, я так часто дышу, что начинают болеть ребра. Во рту пересохло. И словно прочитав мои мысли, через пару секунд Роббинс капает на мои губы вином. Я открываю рот, жадно хватая жидкость. Он льет мне вино на язык, пока я не начинаю кашлять. Лучше бы это был спирт, чтобы я напилась и отключилась. Но Мартин не дает мне выпить много. Я слышу, как он ставит бокал на тумбочку. Вся дрожу, как натянутая струна, чувствуя себя голой, несмотря на то, что я все еще частично прикрыта – белье на мне. Я снова не понимаю, где он. И что собирается делать. Ожидание невыносимо. Панические волны, одна за другой, накатывают на меня, пока я не впадаю в состояние прострации и отрешения от происходящего. И ублюдок снова не дает мне спрятаться в самой себе. Его ладонь касается моей щеки, поворачивая голову, как я понимаю в своем направлении. Легонько ударяет, приводя в чувство и снова ласково гладит. Ощущаю на себе его прожигающий взгляд. Он оставляет невидимые отметины на всем моем теле.
Не знаю, что для меня страшнее – эта непонятная неуместная нежность или полное отсутствие слов с его стороны, возможности наблюдать за его действиями? Не уверена, что хотела бы видеть, как он достает огромный тесак, комментируя то, что собирается сделать, и начинает… Нет, даже думать не хочу. Пожалуйста, Боже. Я не хочу умереть так. Только не так. Помоги мне, Господи. В последний раз.
