— Да. Можно мне завтра с вами на верфь?
— Если хочешь.
— Если я пойду с вами, мы быстрее закончим. Мы будем работать втроем, с Кэмом. А в пятницу приедет Фил, и мы будем работать все вместе, вчетвером.
— Так и предполагалось, — сказал Этан, не понимая, куда клонит мальчишка.
— Да, так. — «Все вместе», — мысленно повторил Сет, просияв от счастья. — Тяжелая работенка из-за этой сраной жары. Этан подавил смешок.
— Следи за выражениями — Анна в кухне.
— Она классная.
— Да. — Этан улыбнулся. — Классная. Не рисуй и не пяль глаза в телевизор до полуночи, если хочешь завтра работать со мной.
— Да, конечно. — Этан вышел на веранду, Сет последовал за ним и снова окликнул: — Эй!
— Господи, парень, ты когда-нибудь дашь мне уйти или будешь держать здесь до завтра?
Сет схватил лежавшую на полу сумку, сунул ее в руки Этану и сказал с самым невинным видом:
— Вот, Грейс забыла. Наверное, думала о чем-то другом, когда уезжала.
— Наверное. — Этан хмуро уставился на сумку, прикинул, что она весит фунтов десять.
— Вы могли бы отвезти ей. Женщины с ума сходят без своих шмоток. Пока.
Сет бросился в дом, бегом поднялся по лестнице и прижался лицом к первому же окну, выходившему на передний двор. Оттуда ему было видно, как Этан почесал голову, сунул сумку под мышку, как футбольный мяч, и побрел к своему пикапу.
«Ну и странными же бывают иногда мои братья», — подумал Сет. И ухмыльнулся. Его братья. Радостно взвизгнув, он помчался вниз на кухню, чтобы выпросить у Анны чего-нибудь поесть.
20
Грейс понимала, что, прежде чем появиться у родителей, необходимо остыть. Она никогда и ни от кого не могла скрыть свои волнения, Что уж говорить о матери и очень чуткой Обри!
И последнее, что ей нужно сейчас, так это расспросы. Последнее, на что она способна, — объяснения.
Она высказала Этану все, что накипело, все, что должна была сказать. И к черту сожаления. Если ее выступление приведет к концу старой дружбы, дружбы, которой она всегда дорожила, ничего не поделаешь. Уж как-нибудь они с Этаном постараются быть вежливыми на людях, в конце концов, они достаточно взрослые, чтобы не втягивать в свои отношения посторонних.
Конечно, это будет нелегко, но все получится. Получалось же целых три года с отцом, разве нет?
Грейс кружила по городку до тех пор, пока пальцы не перестали сжимать руль, как клещи, а лицо, отражавшееся в зеркале заднего вида, уже не отпугнуло бы детей и маленьких собак, и она уверила себя, что восстановила пошатнувшееся самообладание. Восстановила настолько, что, пожалуй, можно свозить Обри в «Макдоналдс» и устроить маленький праздник. А в ближайший же выходной они поедут в Оксфорд на фестиваль пожарников. Она не собирается сидеть в четырех стенах и хандрить. Не дождешься, Этан Куин, черт тебя побери!
Вылезая из машины возле уютного родительского особняка, Грейс даже не хлопнула дверцей. Отличное доказательство ее ровного настроения. Она не взбежала торопливо по ступенькам, а остановилась насладиться красотой петуний, розовым облаком паривших над подвесным кашпо у венецианского окна рядом с парадной дверью.
И если ее взгляд метнулся на несколько дюймов в сторону и уперся в отца, отдыхавшего в шезлонге, как король на троне, так это просто каприз судьбы и неудачное стечение обстоятельств.
Гнев вскипел в ней с новой силой и бросил, как камень из рогатки в намеченную цель.
— Я кое-что должна сказать тебе. — Грейс не придержала дверь и, вполне удовлетворенная громким выстрелом за спиной, промаршировала к отцу. — Накопилось.
Секунд пять он молча таращился на нее, стараясь придать своему лицу обычное невозмутимое выражение.
— Если ты хочешь поговорить со мной, попытайся сделать это вежливо.
— Мне надоела вежливость. Приличия у меня уже вот где, — выпалила она, резко проводя ребром ладони по горлу.
— Грейс! Грейс! — Из кухни появилась Кэрол с Обри на руках. Раскрасневшаяся, с округлившимися от испуга глазами. — Что с тобой стряслось? Ты расстроишь ребенка.
— Мама, унеси Обри в кухню. И если она услышит, что ее мать повысила голос, вряд ли это травмирует ее на всю жизнь.
Накаляя и без того напряженную атмосферу, Обри откинула головку и заревела. Грейс едва сдержала порыв схватить дочку и вылететь из дома, покрывая поцелуями зареванное личико, пока не иссякнут слезы.
— Обри, прекрати немедленно. Я злюсь не на тебя. Отправляйся с бабушкой в кухню и выпей сока.
— Сока! — прорыдала Обри во всю мощь своих легких, протягивая ручки к Грейс.
— Кэрол, забери ребенка в кухню и успокой. — Пит нетерпеливо помахал жене рукой. Крупные слезы, дрожащие на ресницах Обри, действовали на него точно так же, как на Грейс, и он осуждающе посмотрел на дочь. — За весь день ребенок не пролил ни одной слезинки.
— Так прольет сейчас, — отрезала Грейс, не в силах избавиться от угрызений совести. — И она забудет о них через пять минут. В этом прелесть двухлетнего возраста. Когда становишься старше, обиды так быстро не забываются. Ты заставил меня пролить много слез.
— Нельзя вырастить ребенка и не заставить его немного поплакать.
— Но некоторые родители умудряются делать это, даже не попытавшись понять своего ребенка.
«Когда мужчина лежит в шезлонге босой, — подумал Пит, — он лишается всех преимуществ в споре».
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Не надо делать вид, что это для тебя новость. Тебе было безразлично, о чем я думаю, потому что это не укладывалось в твою схему. Ты знал, — продолжала она тихо, но ее тихий голос звучал угрожающе, — ты знал, что я хотела стать балериной, и не мешал мне брать уроки. Не возражал. Да, время от времени ты ворчал из-за их стоимости, но платил.
— И за все те годы потратил целое состояние! — Зачем, папа?
Пит растерянно заморгал. Никто не называл его папой почти три года, и его сердце мучительно сжалось.
— Потому что ты очень хотела.
— Но зачем ты платил, если никогда не верил в меня, не верил настолько, чтобы поддержать в решающий момент?
— Зачем ворошить прошлое, Грейс? Ты была слишком молода, чтобы ехать в Нью-Йорк. Это был простой каприз.
— Я была молода, но не слишком. И если это был каприз, то это был мой каприз. Я теперь никогда не узнаю, было ли у меня достаточно способностей. Никогда не узнаю, могла ли моя мечта воплотиться в жизнь, потому что ты — когда я попросила у тебя помощи, — сказал, что я слишком взрослая для ерунды. Слишком взрослая для ерунды, — с горечью повторила Грейс, — но слишком маленькая, чтобы доверять мне.
