ГЛАВА 1
Для некоторых смерть не являлась врагом, поскольку жизнь была для них куда менее милосердной. Боль, отчаяние и страх были постоянными спутниками бедных и бездомных обитателей Нью-Йорка. Для умственно и физически неполноценных город служил всего лишь разновидностью тюрьмы. Для призраков, плывущих в ночи, словно тени, наркоманов с их бледно-розовыми глазами и трясущимися руками жизнь представляла собой всего лишь бессмысленное путешествие от одной дозы к другой, зачастую наполненное болью, отчаянием, а иногда и ужасом.
Разумеется, существовали социальные программы. В конце концов, человечество вступило в просвещенный XXI век – по крайней мере, так утверждали политиканы. Либеральная партия требовала создания новых приютов, образовательных и медицинских учреждений, учебных и реабилитационных центров, не предлагая при этом сколько-нибудь подробных планов развития таких программ. Консервативная партия бодро урезала бюджеты уже имеющихся программ, а потом напыщенно заявляла о необходимости повышения жизненного уровня и укрепления семьи.
Конечно, тот, кто был способен переваривать скудную диету благотворительности, мог существовать и в тюрьме, а программы обучения и помощи предлагались людям, способным оставаться в здравом уме, петляя по бесконечным милям бюрократической волокиты. Однако эта система слишком часто душила получателя, прежде чем спасти его, и поэтому в приютах что-то не было заметно очередей.
Дети, как всегда, голодали, женщины торговали своим телом, а мужчины изнемогали в поисках денег. Каким бы просвещенным ни было время, человеческая натура оставалась такой же предсказуемой, как смерть.
Спящим на тротуарах нью-йоркский январь приносил кошмарные ночи, пронизанные леденящим холодом, который лишь изредка удавалось отогнать бутылкой пива или чего-нибудь покрепче. Некоторые не выдерживали и отправлялись в приют храпеть на горбатых койках или есть водянистый суп и безвкусные соевые булки, подаваемые расторопными студентами-социологами. Но другие держались до последнего, слишком растерянные или слишком упрямые, чтобы пожертвовать своим кусочком тротуара.
В эти страшные ночи многие переходили от жизни к смерти.
Город убивал их, но никто не называл это убийством.
Морозным утром лейтенант Ева Даллас ехала в центр города. Ее пальцы беспокойно барабанили по рулевому колесу. Обычная смерть бездомного на Бауэри вроде бы не являлась ее проблемой. Это было задачей отдела, который часто называли «трупоискателями» – его сотрудники патрулировали районы скопления бомжей, отделяя живых от мертвых и отвозя тела в морг для обследования, опознания и уничтожения.
Эту скверную работенку обычно исполняли те, кто все еще питал надежду поступить в более элитарный отдел расследования убийств, и те, кто уже в подобные чудеса не верил. Сотрудников же «убойного» отдела вызывали лишь в тех случаях, когда смерть выглядела явно подозрительной или насильственной.
Если бы в это злосчастное утро не была ее очередь для подобных вызовов, Ева могла бы все еще нежиться в теплой постели с любимым мужем.
– Возможно, какой-то наивный новичок рассчитывает, что нарвался на серийного убийцу, – пробормотала она.
Сидящая рядом с ней Пибоди широко зевнула.
– Мне кажется, я только зря занимаю место в машине. – Из-под прямой темной челки она метнула на Еву полный надежды взгляд. – Ты могла бы высадить меня у ближайшей остановки, и я через десять минут была бы дома в постели.
– Если я страдаю, то страдай и ты.
– Спасибо на добром слове, Даллас!
Ева усмехнулась. Вряд ли можно было найти кого-нибудь надежнее ее помощницы. Несмотря на ранний вызов, зимняя униформа Пибоди была безупречно выглажена, а пуговицы и черные полицейские ботинки начищены до блеска. Глаза на квадратном лице, обрамленном коротко стриженными черными волосами, возможно, были немного сонными, но Ева не сомневалась, что они ничего не упустят.
– Вчера вечером у тебя, кажется, было грандиозное мероприятие? – заметила Пибоди.
– Да, в Вашингтоне. Рорк устроил прием с танцами для какой-то благотворительной организации по спасению кротов или чего-то в этом роде. Еды было достаточно, чтобы накормить всех бомжей на Лоуэр-Ист-Сайд.
– Да, круто. Держу пари, тебе пришлось разодеться в пух и прах, лететь на личном самолете Рорка и накачиваться шампанским.
Ева и бровью не повела в ответ на суховатый тон Пибоди. Обе знали, что внешняя, эффектная сторона жизни Евы, возникшая с тех пор, как в эту жизнь вошел Рорк, нисколько ее не занимала и скорее раздражала.
– Да, все так и было. А еще мне пришлось много раз танцевать с Рорком.
– На нем был смокинг? – Пибоди как-то видела Рорка в смокинге, и этот образ навеки запечатлелся в ее сознании.
– Разумеется. – Ева вспомнила, с каким нетерпением она стащила смокинг с Рорка, когда они вернулись домой. Без смокинга он выглядел ничуть не хуже.
– Вот это мужчина! – Пибоди закрыла глаза, используя методику воссоздания зрительного образа, которой овладела в детском возрасте.
– Наверное, многие женщины сдохли бы от злости, если бы мужья стали объектом романтических фантазий их же помощниц.
