Таков рассказ Диодора, в достоверности которого нет оснований сомневаться. Свидетельство это очень важно. Напрашивающаяся параллель с акрагантскими тиранами Фаларисом и Фероном, которые тоже начинали со строительных подрядов, а затем укреплялись на акрополе и захватывали власть, — параллель, которая подкрепляется непомерно суровой карой, постигшей Агафокла и его род, — говорит о серьезной политической подоплеке этого дела. Возможно, Агафокл метил в тираны, и гаморам пришлось принять чрезвычайные меры для пресечения подобных поползновений. Приблизительная дата события, во всяком случае его terminus ante quem, определяется указанием на строительство храма Афины из камня. Очевидно, речь идет об одном из древнейших сооружений на священном участке Афины, на смену которому пришел в начале VI в. до н. э. деревянный храм с керамическими покрытиями, который просуществовал уже до времени Дейноменидов (начало V в. до н.э.).[335]
Менее определенно обстоит дело с датировкою еще одного события, тоже из числа внутрисословных распрей, но имевшего более серьезные последствия, — события, о котором рассказывают Аристотель (Pol, V,
3, 1, р. 1303 b 17-26) и Плутарх (Praec. ger. reip, 32, p. 825 с). Два молодых человека поссорились на любовной почве: один переманил к себе любимого мальчика другого, а тот, в отместку, соблазнил жену обидчика. Оба принадлежали к высшему правящему кругу и своею распрею вызвали раскол в среде активно пользующихся гражданскими правами (этих деталей мы уже касались выше). В результате в государстве произошел переворот (μετέβαλε γάρ ή πολιτεία, как сказано у Аристотеля), и политическое устройство потеряло свой сугубо аристократический характер (τήν άρίστην πολιτείαν άνέτρεψαν, по словам Плутарха). Спрашивается, однако, сколь радикальным был этот переворот и к какому именно моменту в истории архаических Сиракуз его следует приурочить (что дело происходило именно в архаический период — сомневаться не приходится; на это указывают слова Аристотеля: έν τοις άρχαίοις χρόνοις).
Φ. Φ. Соколов считал, что эта история никак не отразилась на положении гаморов и что относить ее надо ко времени изгнания Милетидов или «диктаторства» Поллида, которые он, в свою очередь, склонен был сближать друг с другом.[336] По-видимому, эта точка зрения неверна, ибо она игнорирует прямые указания источников на реальность свершившегося в связи с ссорою двух аристократов переворота. В этом отношении более прав Ад. Гольм, когда он подчеркивает роковой характер начавшейся распри и, признавая серьезность последовавших перемен, ставит их в связь с экономическими успехами Сиракуз в VI в. до н.э. и, в частности, с начавшимся, как считают, около 530 г. чеканом сиракузской монеты.[337] Гольм, однако, впадает в другую крайность, думая, что власть гаморов уже тогда была свергнута.[338] Этому противоречит свидетельство Геродота о том, что гаморы были изгнаны в результате совместного выступления демоса и рабов-киллириев в 491 г. до н.э. (Her. VII, 155),[339] — свидетельство, которое естественнее связывать не с попытками гаморов вернуться к власти, как вынужден предполагать Гольм, чтобы свести концы с концами, а с случившимся именно тогда свержением их господства. Конечно, остается еще одна возможность — соотнести эпизод, о котором рассказывают Аристотель и Плутарх, с изложением Геродота и считать, что распря двух аристократов и развязала ту общую смуту, которая завершилась падением власти гаморов и их изгнанием из города в 491 г.[340] Однако этому противоречат два характерных умолчания: у Геродота —о роковой ссоре молодых людей, а у Аристотеля — о выступлении демоса и киллириев, а главное, как кажется, достаточно еще глубокая древность события, упоминаемого Аристотелем и Плутархом, не позволяющая спускаться ниже VI в.
Итак, мы склонны разделить мнение Гольма относительно времени засвидетельствованного Аристотелем и Плутархом происшествия — VI в. до н.э. точнее его третья четверть. Что же касается существа вызванных этим происшествием перемен, то его верно разъяснили В.Хюттль и Т. Данбэбин (которые, впрочем, как и Соколов, самое событие относят еще к VII в.):[341] ослабленная внутренними распрями правящая аристократия, чтобы предупредить возможное в этих условиях выступление народа, пошла на компромисс — на включение состоятельных, но не знатных сиракузян, очевидно из разряда эпойков, в сословие гаморов с предоставлением всех прав и привилегий, что для тех, кто доселе вынужден был ограничиваться занятиями городскими промыслами, могло означать допуск к земле. Расширенное таким образом сословие гаморов теряло свой исключительный характер и трансформировалось в более широкий слой имущественной знати; соответственно древний аристократический строй в Сиракузах преобразовывался в то, что в классическое время обычно именовалось олигархией.
Что эта перемена должна была содействовать оздоровлению социальной обстановки и оживлению экономической жизни в Сиракузах, — это не требует особых разъяснений. Но столь же очевидно и то, что широкие слои демоса остались неудовлетворенными этой «революцией сверху» и стремились к радикальному перевороту. Он и случился в начале V в. до н. э.
В ту пору Сиракузы вынуждены были вести войну с гелойским тираном Гиппократом. В 492 г. Гиппократ наголову разгромил сиракузян в битве при реке Гелоре, после чего подступил к самим Сиракузам. Города гелойский тиран, правда, не взял, но за мир сиракузянам пришлось дорого заплатить: они должны были уступить Гиппократу область Камарины (Her. VII, 154; ср.: Pind. Nem. IX, 39 sqq. cum schol.; Diod, fr.X, 27; Thuc. VI, 5, 3).[342]
