Книга Рассекречено? Правда об острых эпизодах советской эпохи - Владимир Воронов

Как Красная армия вместе с англичанами Тегеран брала

«Три месяца упорной борьбы не на жизнь, а на смерть стали германскому фашизму не дешево. Потеря более двух миллионов человек, тысячи танков и самолетов грозят затяжной войной, приближают гибель гитлеризма» — так командир 17-й горно-кавалерийской дивизии полковник Гайдуков, комиссар дивизии полковой комиссар Чебурашкин и начштаба майор Паращенко рапортовали начальству о боевых действиях соединения… в Иране. Столь крутой загиб кавалеристов понятен: как не продемонстрировать верхней инстанции знание текущих директив ЦК, Политуправления РККА и сводок Совинформбюро. Но при чем тут Иран? При том: «С целью продления своего существования и нанесения внезапного эффективного удара в спину германский фашизм начал готовить новый плацдарм войны в Иране Работа агентов фашизма не осталась безрезультатной, и со стороны Ирана начала все явнее и явнее подступать военная угроза, угроза вторжения в Советское Закавказье и захват города Баку, основного жизненного центра нашей нефтяной базы». Потому «советское правительство 25.8.41 отдало приказ войскам Закавказского Военного Округа перейти госграницу, ликвидировать военный очаг, созданный германским фашизмом».

В документах 54-й танковой дивизии пафоса меньше: «В целях обеспечения Закавказья от диверсии со стороны немцев, работающих под покровительством иранского правительства, а также для того, чтобы предупредить вылазку иранских войск против наших границ, советское правительство постановило ввести войска на территорию Ирана». «Иран нарушает договор с Советским Союзом, с помощью немцев готовит нападение на СССР», — потому, как записано в документации уже 77-й горно-стрелковой дивизии, она, «предупреждая нападение Ирана, с рассветом 25.8.41 переходит границу…».

Ввод частей Красной армии в Иран начался в 5:30 утра 25 августа 1941 года. Туда вошли три общевойсковые армии — 47, 44 и 53-я: восемь дивизий кавалерийских, восемь — горнострелковых и стрелковых, две танковые. Не считая еще до кучи отдельных полков и батальонов. Всего — не менее 20 расчетных дивизий. Воздушную поддержку обеспечивали ВВС Закавказского фронта, а на Каспии против Ирана действовала Каспийская военная флотилия.

Как гласил отчет 17-й горно-кавалерийской дивизии, «решение правительства и боевой приказ бойцами и командирами встречен с исключительным подъемом, каждый горел желанием как можно быстрее перейти границу, встретиться лицом к лицу с врагом, нанести ему сокрушительный удар, чем обеспечить безопасность Родины с юга». Энтузиазм в полном объеме оказался невостребованным, поскольку «сопротивления частей иранской армии части дивизии не встретили, что несколько разочаровало бойцов и командиров. Однако надежду на встречу с врагом никто не терял, все бойцы и командиры частей дивизии как никогда с большим напряжением и бдительностью устремились выполнять дальнейшую задачу по незнакомой, неизведанной и трудной местности». Дабы была выполнена «поставленная боевая задача партией и правительством по уничтожению фашистских гнезд, наводнивших территорию Ирана, по обеспечению безопасности границ Советского Закавказья…». Отчет о боевом походе 17-й дивизии вообще составлен высоким «штилем»: партполитработа в этом соединении явно была на недосягаемой высоте. Так прямо и сказано: «Переход частей 17-й кавдивизии в наступление не застал врасплох партийно-политические органы частей дивизии. Политорганы сумели организовать всю силу партийно-комсомольского воздействия, всю страстность большевистской агитации и пропаганды…».

Если с большевистской страстностью все обстояло чудесно, то со всем прочим — уже не столь блестяще. Проблемы, помимо «неизведанной местности» и испарившегося противника, были со связью: между частями она поддерживалась лишь через посыльных, а вот «связаться со штабом армии не было никакой возможности». Наступление дивизия повела без поддержки артиллерии: «Все попытки потянуть за собой артиллерию и кое-какие средства связи окончились неудачей. Не помогло и героическое усилие бойцов, которые, по примеру суворовских чудо-богатырей, пытались на руках тащить пушки». Пришлось действовать «без обозов, без артиллерии, с одними саблями и станковыми пулеметами, в дикой горной местности, без воды и продфуража». Все это при жуткой жаре, когда «люди и лошади буквально валились и от приступов малярии, и от солнечных ударов», а тыловое снабжение накрылось медным тазом: «планомерная система снабжения отсутствовала в целом дивизия была предоставлена собственным заботам добывать продфураж, эвакуировать больных людей и лошадей, что в значительной степени отражалось на людском и в особенности на систематически недоедавшем конском составе». Документы других дивизий тоже свидетельствуют: со связью и взаимодействием частей дела обстояли плохо, а тыловое обеспечение провалено.

Неважнецки и собственно с боевой подготовкой: слабая работа разведки, неумелая организация боевого охранения. «Плохо поставлено дело с маскировкой от воздушного и наземного наблюдения противника. Бойцы большей частью наступление производили во весь рост, пренебрегая складками местности и огнем противника», — это из отчета 23-й кавалерийской дивизии. Весьма показательна и такая ремарка: «Среди отдельных бойцов и комначсостава еще имеют место случаи мародерства и присвоения себе трофейного имущества».

Впрочем, это уже частности: никаких шансов у архаичной армии иранского шаха, еле дотягивавшей до пяти дивизий, не было. На ее вооружении лишь винтовки разномастных систем, немного пулеметов, орудий — совсем мало, самолетов — единицы, да и те — антиквариат. Танков и вовсе не было, да и солдаты не имели никакой подготовки. Не говоря уж о том, что вместе с СССР против иранцев выступили британцы, оккупировавшие юг Ирана. Иранские солдаты чаще всего разбегались, не оказывая сопротивления, а к 29–30 августа по приказу своего командования сложили оружие.

Про «германский плацдарм в Иране» официальная историография твердит с 1941 года: режим Реза-шаха, мол, проводил профашистскую политику, Иран заполонили фашистские агенты, Германия создала там склады оружия и взрывчатки, германские военные якобы готовили взрывы стратегических мостов и даже формировали батальоны из немцев, живущих в Тегеране… и т. п., и т. д., вплоть до утверждений, что вермахт готов был пройти через Иран в Закавказье и Индию! Только никаких «немецких складов оружия» в Иране не оказалось, да и «засилье немцев» не носило массовый характер. Немецкие агенты, разумеется, были, но их счет шел от силы на несколько десятков. А уж как вермахт мог перебросить войска в Иран, и вовсе географическая загадка!

Мифический «немецкий плацдарм» стал лишь поводом для реализации давних устремлений тов. Сталина. Как свидетельствуют документы, еще в ноябре 1940 года он готов был договориться с Гитлером о включении Ирана в сферу интересов СССР. В директиве, продиктованной Сталиным 9 ноября 1940 года Молотову (перед отъездом того на переговоры в Берлин), значится: «Вопрос об Иране не может решаться без участия СССР, так как там у нас есть серьезные интересы». Берлин не возражал: 12 ноября 1940 года в беседе с Молотовым министр иностранных дел Третьего рейха Риббентроп заявил, что «СССР может извлечь выгоды при перераспределении территорий Британской империи путем экспансии в направлении Персидского залива и Аравийского моря». Сразу после той беседы Молотов отправил шифровку Сталину, информируя об интересном предложении Риббентропа. В ответ Сталин телеграфировал: «Не обнаруживать нашего большого интереса к Персии и сказать, что, пожалуй, не будем возражать против предложений немцев». Уже в Москве Молотов, приняв 25 ноября 1940 года германского посла Шуленбурга, сообщил ему: СССР согласен принять германский проект пакта четырех держав (Германии, Италии, Японии и СССР). Одно из советских условий: «Если центром тяжести аспираций (устремлений. — Авт.) СССР будет признан район к югу от Батума и Баку в общем направлении к Персидскому заливу».