— Успокойся, он с нами.
— Мне наплевать, кто он, ему следует убрать руки от моей напарницы, или я его пущу на удобрения, — глаза Джека горели жутким желто-зеленым огнем, а зрачки удлинились.
Позади Конлана раздался голос Квинн.
— Джек. Прекрати. Это Аларик, он вылечил меня от той раны из дробовика. У него… проблемы с цивилизованностью.
Комната запылала светом и раскаленным воздухом, и Конлану не надо было даже оборачиваться, он и так знал, кто их испускает.
— Аларик! Прошу, держи это под контролем. У нас тут дел невпроворот.
Голос Аларика прозвучал хрипло и напряженно.
— Если можно, на одно словечко, миледи. Мне нужно… мне нужно, — он запнулся, тяжело дыша.
Райли хотела было подойти к Квинн, но Конлан остановил ее рукой. Квинн и Аларику следовало выяснить кое-что прежде, чем они все сработаются в команде, чтобы взять штурмом Праймус. Райли посмотрела на него, потом почувствовала его эмоции и показала, что понимает. Кивнула и снова села.
Квинн, наконец, заговорила, очень усталым голосом.
— Да. Нам необходимо поговорить. Особенно потому, что только этим мы и будем заниматься друг с другом. Идем со мной. Остальные, прошу, подождите. Познакомьтесь между собой.
Она рассмеялась.
— Поешьте печенье.
Когда Квинн и Аларик вышли из комнаты, у Конлана наступил момент ясности. Он осознал, что Квинн поймала Аларика в свою эмпатическую сеть так же, как Райли Конлана.
Но некоторые морские создания идут ко дну и утопают в сетях.
И Аларик был похож на одно из этих созданий.
Потом они ушли, оставив его наедине с существом, которое следовало уничтожить, как говорило всё его наследие.
Райли смотрела, как они уходят, потом вздохнула. Наклонилась вперед, положив локти на стол, и улыбнулась Джеку.
— Ну, расскажи нам, каково быть тигром. Откуда ты?
Аларик повернулся к Квинн на крыше здания. Отчаянно борясь за самоконтроль. Спокойствие.
Сохранить смелость и не упасть на колени перед этой женщиной, и не умолять о прикосновении.
Как же Посейдон посмеялся бы над своим Верховным жрецом.
Она смотрела на него, осторожность светилась во всех линиях ее тела.
— Ты — самый сильный в магии, не так ли? Я слышу, как она поет в твоих венах, барабанит под моей кожей. Что ты со мной сделал в процессе лечения? И кстати, благодарю за исцеление.
Он начал к ней подкрадываться, все время сужая круги вокруг нее. Зная, что должен остановиться.
И не в состоянии этого сделать.
— Я не сделал ничего необычного, хотя текущие события предполагают, что Райли тоже поучаствовала в твоем исцелении, — резко заявил он. — А вот то, что ты со мной сотворила — необычно.
Она даже не была красавицей. Он всегда считал, что однажды влюбится в изумительную красавицу, и это будет любовь большая и знаменито безответная. Она будет богиней среди женщин.
И все же эта неряшливая женщина, эта бунтовщица совсем не похожа на плод его воображения. Она была настолько стройна, что казалось, умирала от голода, ее огромные глаза над впалыми щеками обрамляли черные круги. Ее короткие волосы, казалось, подрезаны тем самым ножом, что она носила в своем кармане. Ее одежда выглядела не лучше той, что он видел на уличных попрошайках.
Он так ее хотел, что чувствовал, как физическая боль впилась ему в яйца.
— Я не знаю, что ты думаешь, что видишь, но я не похожа на сестру, — сказала она, полная скорби. Жар и цвета ее эмоций закружились вокруг, пытая его. Цвет красного вина, пыльно серый и синева моря в сумерках протанцевали в него, сквозь него. Остро уколов.
Вызвав слезы на глазах.
Он сдержал их. Начал бороться в шелковых сетях, которыми она настолько небрежно оплела его сердце. Его душу.
Эта женщина могла бы приручить морское чудовище.
А он и был этим самым чудовищем.
— Ты вовсе не похожа на сестру, — согласился он. — И все же ты такая же. Глупые идеалистки, вы обе. Она спасает детей с наркотической зависимостью, а ты — весь мир.
Уловка, нападение.
— А ты знала, что Райли отдала свою жизнь за двух наших воинов?
Она побледнела, что стало заметно даже на ее коже, белой как мрамор. Ее идеальной коже.
Коже, которую он желал попробовать.
— Что? — запнулась она, — подожди. Ты сказал «отдала жизнь». Но она явно жива и сидит там, в комнате.
— Да. Посейдон играет с семантикой так же легко, как играет судьбами и жизнями. Он принял ее за свою.
Она нахмурилась. Шагнула к нему.
— Что, черт побери, это значит? Какой-то древний бог-извращенец изнасилует мою сестру? Потому что я надеру ему его рыбье-хвостовую задницу.
Аларик вздрогнул при этом богохульстве, потом в него попал удар молнии от богоявления. Он боролся с самим Посейдоном, чтобы защитить Квинн. Он опустошен.
Странно, что то самое слово, которым она себя описала, так легко пришло ему на ум. Опустошен.
— Почему ты опустошена? — резко спросил он. — О чем ты говорила?
На сей раз вздрогнула она. Она развернулась на каблуках и стала смотреть вдаль. Брошенные дома и покореженные машины не привлекли бы ее внимание, она что-то вспоминала.
Он тихонько подвинулся, пока не оказался прямо позади нее. Он чувствовал, как жар ее тела согревает его ледяную кожу. Замерзшую тундру его сердца.
Знал, что должен уйти или обжечься.
Прежде, чем он смог отодвинуться, она снова развернулась и почти оказалась в его объятиях. Они были так близки, что их разделяло только дыхание.
Дыхание и одинадцатитысячелетняя догма.
— Бунтовщица и жрец, — резко сказал он. — Какая парочка.
Ее глаза были огромными на ее голодном лице.
— Но вот как раз парой мы никогда не станем. Я совершала многое, темные и непростительные поступки. Во имя свободы.
Он поднял руку, чтобы коснуться ее лица, но остановил свои пальцы в дюйме от ее кожи.
— И я не делал ничего. Во имя Бога.
Он отступил на дюжину шагов и просто стоял и смотрел на нее. Позволяя своему голоду и желанию прорваться к ней. В нее.
Она согнулась полам, обхватив себя руками. Заплакала.
— У меня нет права просить об этом, но прошу, уйди сейчас же, — сказала она, в ее голосе звучали остатки достоинства. — Мы снова поработаем вместе сегодня вечером, а потом никогда больше не встретимся. Но сейчас уйди. Не мучай меня видениями того, чего никогда не будет.
Он поклонился ей, и потом, каким-то образом, нашел в себе силы уйти. Зная, что встреча с Варравой не потребует той смелости, которую он собрал в себе сейчас.
