Но здесь не бассейн. Здесь так глубоко, так далеко плыть, и толком непонятно, в какую сторону, потому что Полли исчезла под водой, и, наверное, больше не покажется на поверхности.
«Если она уже на дне, у меня ничего не получится. Нырнуть я не смогу. Если попытаюсь – не вынырну. Слишком глубоко».
Слишком…
глубина темнота глубина темнота
«Только сумасшедший станет жертвовать собой ради другого. Только сумасшедший».
Патриция чувствовала, что с каждым мгновением её руки становятся всё тяжелее, и всё хуже слушаются. В рот и в нос попала вода, отдающая отвратительной затхлостью болота. Обутой в открытый сандалий ноги едва уловимо коснулось что-то лёгкое, скользкое – скорее всего, водоросли. А если нет?..
«Мне не справиться с этой глубиной. Теперь она убьёт нас обеих. Только сумасшедший станет жертвовать…»
Патриция была почти готова сдаться и бессильно погрузиться в воду с головой, как вдруг совсем рядом услышала плеск. Это Полли Пинго сделала последнюю попытку бороться за свою жизнь, вырвалась на поверхность и ударила по воде руками.
– Держись! Но не вздумай утопить меня! – то ли крикнула, то ли подумала Патриция, хватая девочку одной рукой, а другой загребая изо всех своих сил.
В первые секунды Полли и правда стала слишком сильно хвататься за свою спасительницу, как Патриция и опасалась. Но потом – то ли обессилев, то ли поняв, что делать этого нельзя, ослабила хватку. И даже начала потихоньку грести свободной рукой и ногами.
«Мы выберемся. Мы уплывём от твоих бабочек, Полли. Осталось немного – берег близко».
Но берег был ещё не близко. Патриции не хватало дыхания, в плечи словно впились раскалённые железные крючья. Ноги снова путались в водорослях – или что там на дне этого проклятого пруда. Ещё один несвоевременный вдох – ещё один глоток воды, которая попала в дыхательное горло.
«Если я начну кашлять, то захлебнусь, и тогда мы точно утонем. Утонем в несчастных пяти метрах от берега. И нас не найдут, потому что мы запутаемся в водорослях, а одежду Полли утащит бродяга, и никто не догадается искать в пруду. И Сибил никогда не узнает, что не только сумасшедшие могут жертвовать собой ради других. Впрочем… Сибил в любом случае ничего не узнает. Я ей не скажу. Бесполезно говорить, особенно некоторым».
И тут Патриция действительно закашлялась, и поняла, что плыть больше не может. Она сделала ещё несколько рывков, которые «плаванием» назвать было никак нельзя, и стала тонуть. Но тонуть оказалось уже негде. Совсем рядом возникло вязкое илистое дно.
Волоча за собой Полли, Патриция поползла по этому дну. Она цеплялась за грязь, которая выскальзывала между пальцами, за осклизлые коряги и корни росшего из воды камыша. И через считанные секунды в изнеможении рухнула на берег, в траву – мокрая, перепачканная с ног до головы, замёрзшая, задыхающаяся – и счастливая.
* * *
– Я жду твоего ответа, Уэсли, – сказала Виктория. – Но вечно я ждать не смогу, даже если захочу этого. О чём думать? Тебе достаточно произнести всего одно слово – так произнеси его.
Флэш не открывал глаз, но это не помогало. Виктория, как наваждение, была всюду, даже перед его внутренним взором. Отовсюду звучал её негромкий, но властный голос – голос человека, уверенного в своей силе и могуществе.
«Чего ты хочешь? Всё, что угодно… Мои возможности простираются далеко… Решайся. Этот мир существует или для тебя – или не для тебя… Ты не такой, как многие другие… Успешная работа… Международный уровень… Ах да – твои глаза. Ты снова будешь видеть…»
– Ну же! Сколько можно тянуть? Будь мужчиной! Ты что, боишься? Как тогда, двадцать лет назад, на берегу того пруда? Неужели ты так и остался несчастным трусливым мальчишкой? Неужели все эти годы для тебя прошли зря?
Вот оно. Ты не рассчитала совсем чуть-чуть, Виктория. Но – ты не рассчитала. Ты слишком… зрячая для того, чтобы понять: некоторые удары – чересчур явные. Не нужно видеть их, чтобы пред-видеть.
Когда Уэсли открыл глаза, он не увидел ни женщины в белом костюме, ни кабинета со всей его обстановкой, ни города за окнами. Всё вокруг залил яркий свет.
– Не знаю, зря прошли годы, или не зря. Тогда я действительно боялся. Теперь – кажется, не боюсь.
– Значит, я всё же в тебе не ошиблась? Ты заставил меня поволноваться.
– Не волнуйся. Тогда я не пошёл вперёд, потому что боялся. Но теперь всё наоборот, мы в зазеркалье, Виктория. Или мне лучше назвать тебя твоим настоящим именем, моё отражение? Если я смог разглядеть правду – получается, ушёл с линии атаки, перестал быть мишенью. Мне нечего защищать, и не от чего. Все эти годы я прожил в тюрьме, но сейчас, похоже, она разрушилась. Этот мир не существует или для меня, или не для меня. Он просто существует. Если я порой вижу в нём только страх и боль, это, скорее, моя, а не его проблема.
– Уэсли, ты ослеп окончательно! – раздался откуда-то из света крик. Повернувшись в том направлении, откуда он донёсся, Флэш заметил смутные очертания знакомой фигуры. – Что ты творишь, ты же уничтожаешь самого себя! – продолжала кричать Виктория. Всё-таки она потеряла самообладание. – Ты отказываешься от шанса, которого ждал всю жизнь! Ты не можешь этого сделать, ты не такой! Тебе нужно принять дар, который ты заслужил! Слово, одно только слово!..
Одно слово.
– Нет, – сказал Уэсли.
Неясный силуэт исчез, окончательно растворившись в ослепительном сиянии.
* * *
Патриция медленно приподнялась на руках, перевернулась на спину, потом села. Холод пробрал её до костей – потому что был не июнь, а ноябрь. Не июнь тысяча девятьсот девяносто первого года, а ноябрь две тысячи одиннадцатого. И на берегу пруда она была одна.
Но её одежда промокла насквозь. Несмотря на то, что это были не летний сарафан и сандалии, а плащ, брюки и ботинки. Всё было мокрое и ужасно грязное.
Она провела руками по волосам в тщетной попытке привести их в порядок, но всё, что ей удалось – собрать с них немного тины и листиков ряски.
Вытащив из кармана носовой платок, Патриция, как могла, тщательно обтёрла лицо. Хотя бы не идти чумазой…
Дыхание её успокоилось, сердце билось в груди сильно и ровно.
Поднявшись на ноги, отряхивать и чистить плащ Патриция не пыталась. Всё равно без толку.
Она шагала по парку, мимо немногих его посетителей, и не думала о том, какие мысли появляются в их головах на её счёт. Ей было о чём подумать, кроме этого.
Как раз в тот момент, когда она дошла до своего «Форда», который оставила за оградой «Перекрёстка», выглянуло солнце. Теплее от него не сделалось – это солнце поздней осени, которое не в силах справиться с подступающими всё ближе холодами. Но даже в этих негреющих лучах всё вокруг как-то сразу преобразилось, словно повеселело.
Вдруг за спиной Патриции послышалось не очень уверенное покашливание, и чей-то голос произнёс:
