Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Села на кровать рядом с Парасей. Внутри не кошки скребли. Что кысы? Домашние животные. Львы и тигры душу рвали. Вместе с Парасей уходила в небытие, стиралась безвозвратно большая часть Марфиной жизни: молодость, рождение детей, совместное житье в доме свекрови. Никогда не будет человека, который относился бы к Марфе как Парася. Потому что уже ни с кем не пережить того, что выпало, и потому что равных Парасе не бывает.
— Шой-то растрепалась ты у меня, — сказала Марфа глухим из-за непролитых слез голосом. Развязала платок на голове Параси, убрала выбившиеся пряди, снова повязала. — Так-то краше. — Помолчала, сглотнула, проталкивая рыдания внутрь. — Степана там увидишь, встретитесь.
— И Ванятку.
Марфа забыла, что у Параси двойня была. Ванятка помер, Васятка остался. Парася, оказывается, помнила об умершем сыне, не забывала.
— Ты любила Степана? — спросила Парася.
Марфа кивнула, опустила глаза, потом подняла и прямо посмотрела на Парасю.
— Было у вас?
Голос Параси был настолько тих и слаб, что Марфа будто не ушами сестричку слышала, а непонятным органом улавливала легкие дуновения из ее искусанных лиловых губ.
— Нет! — помотала головой Марфа. Хотела поклясться чем-то святым, но не нашла того святого, что заслуживает клятвы перед Парасей, которая святее всех святых.
— Я верю, — опустила и подняла веки Парася.
— Он, Степан, не ведал. Перед тобой я чиста. Перед Богом большая грешница, а перед тобой не покаюсь.
— Какая же ты грешница? — попробовала улыбнуться Парася — Таких праведниц поискать… днем с огнем…
— Не знаешь ты всего!
Будь Парася здорова, она, учуяв, что сестричка имеет груз на душе и, главное, желает сбросить его, обязательно бы прилипла, разговорила, выслушала. Но Парася умирала.
— Забудь, Марфинька! В чем грех, в том и спасение. Степан… встретит меня… про деток спросит… Что я про Егорку скажу?
Она не бредила, была в сознании. Начинался приступ — Парася слабыми пальцами водила по груди. Словно хотела, чтобы это были когти — выцарапать ими боль. Но пальцы были словно тряпочные.
— Может, холоду тебе к сердцу приложить али горячего? — спросила Марфа.
— Ничего… поди… потом… потом приведи проститься… поди… оставь меня.
Марфа встала, вышла, задернула за собой занавеску, которой была отгорожена кровать Параси. В горнице махнула приглашающе сыну и невестке: выйдем в сени.
Настя прожила с Марфой блокадную зиму. Когда Марфа убивала мужа, а потом волокла на улицу, когда закрывала глаза Настиной маме, которая была для Марфы кем-то вроде обожаемой избалованной воспитанницы, когда Степка ушел охотиться на крыс, а соседки сказали, что пацаны ловят крыс у трупов, а крысы на детей бросаются, и было неизвестно, где искать Степку, а только ждать… Во все эти страшные моменты у Марфы не было такого лица — изуродованного скорбью.
Враки! Все картины с прекрасно печальными лицами враки! В отчаянном, безысходном горе человек безобразен. Понимает ли это Митя, ведь он художник?
Не понимает, просто очень испугался.
— Мама? Мама?
— Отходит моя сестричка Парася, — сказала Марфа. — Вы вот что, Настя, напиши письмо.
— Кому?
— Вроде бы от Васи, что он Егорку нашел.
Как ни сожалели дети, Митяй и Настя, что умирает хорошая добрая тетя Парася, какую они бы ни испытывали беспомощность, как бы ни желали облегчить страдания Марфы, врать они не хотели.
— Мама, — мягко проговорил Митяй, — ты всегда учила меня говорить правду, а за неправду лупила. Я понимаю твое желание…
— Ничего ты не понимаешь! — скривилась досадливо Марфа. Как человек, у которого нет сил и желания объяснять свои поступки. И только прорывается досада: прошу — сделай, доверяешь — сделай! Разве я часто прошу идти против истины? Я объясню потом, а сейчас мне горько от твоего протеста, отдающего недоверием.
Два года назад Настя, не раздумывая, ополчилась бы на Митяя, заткнула бы его, заставила слушать Марфу, которая небывало страдает. Но Настя пожила в Сибири, впитала (пусть еще не до конца) науку не подрывать авторитета мужа, не перечить ему на людях или когда он нервно возбужденный, а исправлять его, свою политику внедрять в иных благостных интимных обстоятельствах.
— В самом деле, Марфа! — сказала невестка. — Почему ты думаешь, что сейчас тете Парасе требуется ложь? Отказать человеку в правде и справедливости, когда он уходит, возможно, преступнее…
— У-у-у! — Марфа стояла у бревенчатой стены и с размаху била по ней затылком.
Раз, второй, третий… На затылке под платком у Марфы был узел волос, и звук получался глухой, не страшный. Это не походило на капризно-истерический припадок — желание любыми способами добиться своего. Это как бьют человека по спине, чтобы вылетела из дыхательного горла застрявшая хлебная корка. А тут человек сам пытается снова дышать.
— Правда? — замерла Марфа. — Где правда? Любви моей, детей рождений? Правда — это грех! Справедливость говоришь, Настя? По справедливости мне бы сейчас сердце вырвать, — растопырив, скрючив пальцы, вцепилась себе в грудь Марфа, — да вставить его Парасе! Мое-то стучит как железное. Была бы самая справедливая справедливость.
— Мама! — начал Митяй.
— Заткнись! — рубанула воздух Марфа.
— Чурбан! — повернулась к мужу Настя. — Пошел ты к черту со своей сибирско-куртуазной наукой!
— С какой моей наукой? — вытаращился Митяй.
— Марфа, что писать? — спросила Настя.
— Сама собрази.
Они стояли у кровати Параси: Аннушка, Степка, Марфа, Настя, Митяй с Илюшей на руках.
— Прощайте, мои любезные! — с тихой улыбкой проговорила Парася. — Извините!
— Погодь! — остановила ее Марфа. — Мы к тебе с радостной новостью. Настя, читай.
— Письмо, от Василия, — заикалась и мяла в руках листок Настя. — могу все прочитать, но главный смысл — нашелся Егорка, жив-здоров, у них все в порядке.
— О-ой! — освобожденно простонала Парася и закрыла глаза. — О-ой!
Она умерла с улыбкой на губах. Последние путы, державшие ее на земле, порвались.
— Аннушка, Степка, идите во двор, — велела Марфа.
— Мама спит? — спросила Аннушка.
— Идите! — повторила Марфа.
— Она… — начала Настя, когда дети ушли.
— Кончилась, — ответила Марфа, — скончилась моя сестричка. За бабкой Агафьей сходите и тетей Катей, они других женщин позовут, родным обмывать и обряжать покойницу не положено. Митяй, насчет гроба распорядись.
Настя и Митяй вышли на крыльцо, переговариваясь. Она пойдет за бабами, а он к деду Федору гроб сколачивать.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
