– Натан, она твоя пленница. Останешься с ней, пока мы не будем готовы уйти из лагеря.
Я ищу глазами Несбита – он все еще мой партнер, – чтобы он посторожил ее, пока я схожу и помоюсь. Но Несбита, как обычно, нет рядом, его никогда не сыщешь, особенно когда он нужен.
Мне еще ни разу не случалось брать кого-то в плен. Правда, в плен брали меня, и не один раз, но это не значит, что я теперь знаю, как с ней поступать. Остальные расходятся по своим делам, и я вижу, как на меня смотрит Анна-Лиза.
Маркус единственный, у кого после боя нет никаких дел. Он остается со мной. Смотрит на Блондин, и не по-доброму. Я встаю между ними, загораживая ее.
Он говорит:
– Лучше убей ее сейчас. Она заслужила смерть. Как все они.
Блондин начинает скулить. Я говорю:
– Нет, она моя пленница. – И хватаю ее за руку, так как у меня плохое предчувствие, что она может кинуться наутек. Я чувствую, как она дрожит. И говорю ей:
– Стой со мной рядом.
Блондин будет целее, если мы вернемся прямо в центр охотничьего лагеря. Я говорю ей:
– Сейчас мы пойдем к остальным. Держись ближе ко мне. И молчи.
Она прижимается ко мне так близко, что чуть не спотыкается о мои ноги на ходу, и все время плачет и тихонько постанывает.
Маркус тоже идет с нами, не спуская с нее глаз. Нам надо пройти всего сотню метров, а кажется, будто сотню миль. И на каждом шагу мне кажется, что он вот-вот кинется на нее и пырнет ее ножом.
Я иду туда, где собрались все. Похоже, что еще пара минут, и мы отправимся обратно, на базу. Я останавливаюсь. Блондин тоже. Ее рука касается моей. Маркус подходит к ней очень близко. Похоже, что, если я не отвлеку его как-нибудь, он ее зарежет.
Несбит с трудом натягивает на плечи рюкзак, полный награбленного барахла. Я говорю ему:
– Побудь с ней. Она наша пленница. – Потом показываю на Несбита Блондин и говорю: – Делай, что он скажет.
Затем я поворачиваюсь к Маркусу, но не успеваю я раскрыть рта, как он говорит:
– Охотники поймали моего отца, твоего деда, и замучили его до смерти. Моего отца. И его отца. И его. И его. А если бы они нас поймали, что бы они сделали?
– Это не значит, что и мы будем делать то же самое.
Я прохожу мимо него, надеясь, что он пойдет за мной. Его надо увести от нее подальше. Я поворачиваю голову и говорю ему через плечо:
– Не трогай ее. Пожалуйста. Больше я у тебя ничего не прошу.
И я продолжаю идти, а он спрашивает мне в спину:
– Почему? – Но, кажется, он тоже идет за мной. Я не сбавляю шаг. Точно, он здесь. Снова спрашивает: – Почему?
Лагерь Охотников расположился на пахотной земле, и я перемахиваю через изгородь и ухожу в соседнее поле. Дохожу до его дальнего края и останавливаюсь.
Он смотрит на меня.
– Мне нетрудно вернуться и убить ее.
– Знаю. – Я пожимаю плечами. – Но не думаю, что ты это сделаешь, теперь, когда ты ее не видишь.
– С глаз долой, из сердца вон?
– Что-то в этом роде.
Маркус садится на траву.
– А почему ты сам ее не убьешь?
– Я не хочу быть тем, кто убивает пленников.
– Когда я гляжу на нее, я вижу не пленницу. Я вижу Охотницу. Я вижу врага. – И добавляет: – Мы по-разному смотрим на вещи. Сегодня я впервые увидел твою другую сторону.
– Мою Белую сторону?
– Ту сторону, которой ты похож на свою мать. Не думай о ней как о Белой. Я никогда о ней так не думаю. Я думаю о ней, как о добром человеке, чего о многих Белых не скажешь. Да и вообще о людях.
Я смотрю на него и тоже вижу его иначе. Не как великого Черного Колдуна, а просто как человека. Человека, чьего отца замучили до смерти; чью мать, Сабу, затравили и убили Охотники. Человека, которому не дали жить с женщиной, которую он любил, и чьего сына посадили в клетку.
– Как ты думаешь, а ты мог бы стать добрым? Ну, при других обстоятельствах, конечно.
Он смеется и отвечает:
– Вся суть доброты в том, чтобы быть добрым, когда это трудно, а не когда легко. Твоя мать это могла.
Все вместе мы возвращаемся в базовый лагерь, таща на себе все, что можно. На Блондин надели капюшон, руки связали за спиной. Ее стережет Несбит. Я остаюсь с Маркусом. У лагеря Селия забирает Блондин, и я невольно задаюсь вопросом, готова ли уже для нее клетка. Хотя, по правде говоря, мне все равно, что с ней будет, я только рад, что Маркус ее не убил.
Мы все до жути голодные и сразу идем в столовку. Время уже обеденное, и там собралось много желающих перекусить. Получая свою порцию, я слышу жалобы. Рагу жидкое. Хлеба нет. Фруктов тоже нет. Того нет. Другого нет.
За мной пристраивается Несбит. Он говорит:
– А они что думали, тут летний лагерь, что ли?
Габриэль шутит:
– Если они узнают, что последний кусок хлеба взяла Блондин, без кровопролития точно не обойдется.
Несбит отвечает:
– Если это правда, то я убью ее своими руками.
Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что мы, разведчики и бойцы, по-прежнему единственная здесь смешанная группа. Остальные даже за столами сидят со своими: Белые с Белыми, Черные с Черными, а полукровки с полукровками. Слышу, как кучка Белых рядом с нами обсуждает пленницу: одни за то, чтобы пытать ее и потом казнить, другие за то, чтобы просто казнить.
– Эта девчонка уже проблема, – говорит Несбит. – И с каждым новым пленником проблем будет становиться все больше. Их ведь надо кормить, охранять. – Он приканчивает свое рагу и добавляет: – Проще уж убивать.
– Думаю, что Селия расспросит Блондин и отошлет ее обратно, – говорит Габриэль.
– Что? – вытаращиваемся на него мы с Несбитом.
– Это же логично. Как ты сам сказал, с пленниками большая морока. Если мы будем их отпускать, то наш альянс будет производить хорошее впечатление, и, когда все это закончится, люди об этом не забудут. Так что прощать важно.
– Сохранять здравый смысл тоже. Этой Блондин просто сунут новый пистолет в зубы и опять пошлют убивать нас, – говорю я.
Габриэль отвечает:
– Думаешь? А я не уверен, да и Селия лучше нас знает, как у Охотников работают мозги. Они убивают дезертиров. Они терпеть не могут всего, что хотя бы отдаленно смахивает на предательство, а попасть в плен для них почти то же самое, что сдаться: любой Охотник должен предпочесть отдать жизнь в бою за своих товарищей. Так что героиней ее не назовут, это точно. Могут даже казнить. Предполагаю, что, будь у Блондин выбор, она предпочла бы остаться пленницей у нас, чем у своих.
Его объяснения кажутся мне вполне логичными, но не думаю, что такими же они покажутся и Маркусу.
