– Тогда, в двадцать девятом, я был твоим наставником. Помнишь? Ты только что сошел с бостонского поезда, белый как мел, остриженный по тюремной моде. Если бы не я тогда, ты бы собственную задницу не смог найти.
Джо наблюдал, как Дион глядит поверх высокого тростника на голубое небо с оранжевыми разводами. То было странное смешение красок: дневная синева изо всех сил старалась удержать позиции, в то время как оранжевый вечер выдвигался маршем из кровавых сумерек.
– Эти краски лишены какого-либо смысла. Их тут слишком много. И в Тампе то же самое. Что у нас было в Бостоне? У нас там был синий, серый был, желтый, когда всходило солнце. Деревья были зеленые. Трава была зеленая и не вымахивала на чертовы десять футов. Все имело смысл.
– Да. – Джо подозревал, что Диону необходимо слышать его голос.
До желтого домика оставалось около четверти мили, пять минут ходьбы по сухой дороге. Но по влажной земле уже десять минут.
– Он построил его для дочери, так, кажется?
– Так говорят.
– Как ее звали?
– Не знаю.
– Как это ты не знаешь?
– Да запросто – не знаю, и все.
– И никогда не слышал?
– Наверное, слышал. Не помню. Наверное, слышал, когда мы купили ферму и нам впервые рассказали эту историю. Его звали Карлос, предыдущего владельца. Но вот дочь? Да на кой черт мне знать ее имя?
– Знаешь, это даже как-то неправильно. – Он обвел рукой поля и холмы. – Она жила здесь. Играла, бегала, пила воду, ела. – Он пожал плечами. – У нее должно было быть имя. – Он снова посмотрел через плечо на Джо. – Что с ней сталось потом? Это-то ты знаешь?
– Она выросла.
Дион снова отвернулся от него.
– Ну, это-то несомненно. Но что с ней сталось? Она до сих пор жива? Или купила билет на «Лузитанию»?[24]Что?
Джо вынул револьвер из кармана, опустил руку, прижав к правому бедру. В левой он по-прежнему нес чемодан Диона, ручка из слоновой кости сделалась скользкой от пота. В кино, когда Кэгни или Эдвард Г. Робинсон стреляли в человека, жертва гримасничала, после чего элегантно перегибалась пополам и умирала. Даже когда стреляли в живот – а Джо знал, что такая рана заставляет человека хватать воздух скрюченными пальцами, лягать землю, визжать, призывая на помощь маму, папу и Господа. Но уж точно не умирать в тот же миг.
– Я ничего не знаю о ее жизни, – сказал Джо. – Не знаю, жива она или нет, не знаю, сколько ей лет. Знаю только, что она уехала с острова.
Желтый дом приближался.
– А ты?
– Что?
– Не собираешься уехать с острова?
И человек, которому выстрелили прямо в грудь, тоже не умирает сразу. Смерти требуется время, чтобы сделать свое дело. Девять граммов свинца могут отрикошетить от кости и полоснуть по сердцу, вместо того чтобы пронзить его насквозь. И в это время человек не теряет сознания. Он стонет и бьется, как будто его бросили в ванну с кипятком.
– Сомневаюсь, что на свете есть место, куда я сейчас мог бы отправиться, – сказал Джо. – Здесь для меня и Томаса безопаснее всего.
– Боже, как я скучаю по Бостону.
Джо доводилось видеть, как люди с пулей в голове идут, зажимая рану, прежде чем тело начинает оседать и ноги наконец-то подкашиваются.
– Я тоже скучаю по Бостону.
– Мы не были созданы для этого.
– Не были созданы для чего?
– Для этого жаркого, влажного климата. Мозги плавятся, и весь ты как вареный.
– Так ты предал меня ради этого – ради высокой влажности?
Единственный выстрел, каким убивают наверняка, – это в затылок, в основание черепа. Во всех прочих случаях пуля может отклониться куда угодно.
– Я никогда тебя не предавал.
– Ты предал нас. Ты предал наше дело. Это одно и то же.
– Нет, не одно. – Дион обернулся к Джо, без всякого удивления посмотрел на пистолет в руке друга. – До того как это стало нашим общим делом, оно было нашим делом. – Он ткнул в грудь себя и Джо. – Моим, твоим и моего несчастного бестолкового братца Паоло, упокой, Господи, его душу. А потом мы стали… чем мы стали, Джо?
– Частью чего-то большего, – сказал Джо. – И, Дион, ты потом восемь лет заправлял филиалом компании в Тампе, потому нечего сейчас петь о старых добрых временах и пускать слезу по дому без лифта на Дот-авеню, где не было холодильника, а туалет на втором этаже вечно не работал.
Дион отвернулся и пошел дальше.
– Как называется, когда знаешь одно, но продолжаешь верить в обратное?
– Не знаю, – сказал Джо. – Парадокс?
Плечи Диона поднялись и снова опали.
– Можно и так. Да, Джозеф…
– Не называй меня так.
– …Я знаю, что восемь лет управлял компанией, а десять лет до того карабкался наверх. И может быть, если бы представилась возможность начать все сначала, я поступил бы точно так же. Однако пара… – Он обернулся к Джо.
– …докс, – закончил Джо. – Парадокс.
– Парадокс в том, что я действительно хотел бы, чтобы мы грабили кассы и банки в соседних городках. – Он с печальной улыбкой обернулся назад. – Я хотел бы, чтобы мы до сих пор были грабителями.
– Но мы больше не грабители, – сказал Джо. – Мы гангстеры.
– Я бы никогда тебя не бросил.
– Что еще скажешь?
Дион задрал голову к холмам впереди, и слова вырвались как стон:
– Черт побери!
– Что?
– Ничего. Просто черт побери. Черт бы побрал все это.
– Все – не обязательно. В этом мире есть и хорошее.
Джо опустил чемодан Диона на землю.
– Если и есть, то не для нас.
– Не для нас. – Джо поднял руку за спиной у Диона, глядя, как его тень впереди делает то же самое.
Дион тоже это увидел. Он ссутулил плечи, чуть споткнулся на следующем шаге, но все равно шел дальше.
– Сомневаюсь, что ты сможешь это сделать, – сказал он.
Джо тоже сомневался. По руке, вдоль большого пальца до запястья, уже проходили судороги.
– Мне приходилось убивать, – сказал Джо. – Только один раз бессонница мучила.
– Убивать – да, – согласился Дион. – Но сейчас это казнь.
– Тебя до сих пор не волновала проблема казни.
Джо было трудно говорить, потому что удары сердца отдавались в горле.
– Я знаю. Но сейчас речь не обо мне. Тебе не обязательно это делать.
