— Можно войти, Луис? — спросил Джад. Он достал из нагрудного кармана пачку «Честерфилда» и сунул в рот сигарету.
— Скажу тебе так, — ответил Луис. — Время позднее, и я изрядно набрался пивом.
— Да, по запаху чувствуется, — кивнул Джад и чиркнул спичкой. Ветер сразу ее задул. Джад зажег вторую спичку, прикрывая ее ладонями, но его руки тряслись, и ветер снова задул крошечный огонек. Джад достал третью спичку, но не стал ее зажигать, а посмотрел на Луиса, стоявшего в дверях.
— Никак не зажгу, — сказал Джад. — Так ты впустишь меня или нет, Луис?
Луис посторонился, и Джад вошел в дом.
38
Они сидели за кухонным столом — а ведь мы в первый раз выпиваем у нас на кухне, удивленно подумал Луис. Наверху Элли вскрикнула во сне, и оба застыли, как морские фигуры в детской игре. Крик не повторился.
— Ну, рассказывай, — сказал Луис, — что ты здесь делаешь в четверть первого ночи накануне похорон моего сына? Джад, ты, конечно, мой друг, но всему есть предел.
Джад отпил пива, вытер рот рукой и посмотрел на Луиса в упор. Твердый взгляд старика был исполнен такой недвусмысленной ясности, что Луис не выдержал и отвел глаза.
— Ты знаешь, зачем я здесь, — сказал Джад. — Ты думаешь о том, о чем думать не следует, Луис. И я боюсь, что ты думаешь об этом всерьез.
— Я думал только о том, чтобы пойти спать, — ответил Луис. — Завтра похороны.
— Это я виноват, что тебе сегодня так плохо, Луис, — тихо произнес Джад. — И почем знать, может быть, я виноват и в смерти твоего сына.
Луис испуганно уставился на него:
— Что? Джад, не говори ерунды!
— Ты думал о том, чтобы отнести его туда, — сказал Джад. — И не пытайся меня убедить, что у тебя не было таких мыслей, Луис. — Луис не ответил. — Как далеко простирается его влияние? — спросил Джад. — Можешь сказать? Нет, не можешь. Вот и я не могу, хотя прожил здесь всю жизнь. Я знаю о микмаках и знаю, что это место всегда было для них святыней… но нехорошей святыней. Стэнни Би говорил мне об этом. И мой отец говорил мне об этом, потом. Когда Спот умер во второй раз. Сейчас микмаки, администрация штата Мэн и правительство Соединенных Штатов судятся друг с другом за то, кому принадлежит эта земля. Кто ей владеет? Никто не знает, Луис. Уже никто. В разное время на нее предъявляли права разные люди, но их притязания так и остались лишь притязаниями. Например, Ансон Ладлоу, правнук основателя нашего города. Возможно, из белых он имел больше всех прав на эти земли, поскольку Джозеф Ладлоу-старший получил их в дар от короля Георга еще в те времена, когда Мэн был большой провинцией колонии Массачусетского залива. Только Ансону они не достались, он потом до конца жизни за них судился, там сразу же объявились другие претенденты, другие Ладлоу и некий Питер Диммарт, утверждавший, что он тоже Ладлоу по внебрачной линии и что у него есть на то неопровержимые доказательства. А Джозеф Ладлоу-старший под конец жизни изрядно поиздержался, землей был богат, а деньгами — нешибко, и в приступах пьяной щедрости нередко раздаривал собутыльникам по две, а то и по четыре сотни акров.
— А что, никаких записей не велось? — спросил Луис, невольно заинтересовавшись рассказом старика.
— Наши деды не любили вести записи, — сказал Джад, прикуривая новую сигарету от кончика старой. — В первой дарственной на твою землю было указано так. — Он закрыл глаза и процитировал по памяти: — «От большого старого клена на горе Квинсбери до Оррингтонского ручья; вдоль проезжего тракта с севера на юг». — Джад невесело усмехнулся. — Но большой старый клен рухнул году этак в тысяча восемьсот восемьдесят втором и к тысяча девятисотому сгнил окончательно, а Орринггонский ручей пересох и зарос — как раз в промежутке между Первой мировой войной и крахом на бирже. В общем, все окончательно перепуталось. Только Ансону было уже все равно. В тысяча девятьсот двадцать первом году его убило молнией, как раз там, на холмах. Неподалеку от старого кладбища.
Луис не мигая смотрел на Джада. Тот отпил пива.
— Но это не важно. Есть много мест, на которые претендует куча народу, там все так запутано, что сам черт ногу сломит, и только законники делают деньги на тяжбах. Черт, еще Диккенс об этом писал. Думаю, что в конечном итоге эти земли вернутся к индейцам, как и должно быть. Но сейчас это не важно, Луис. Я пришел, чтобы рассказать тебе про Тимми Батермэна и его отца.
— Кто такой Тимми Батермэн?
— Один из тех двадцати парней из Ладлоу, которые отправились за океан воевать с Гитлером. Он ушел в сорок втором, а в сорок третьем вернулся в накрытом флагом гробу. Погиб в Италии. Его отец, Билл Батермэн, прожил в этом городе всю жизнь. Он чуть с ума не сошел, когда получил телеграмму… а потом вдруг успокоился. Понимаешь, он знал о старом микмакском могильнике. И уже все для себя решил.
Луиса снова пробрал озноб. Он долго смотрел на Джада, пытаясь понять, лжет старик или нет. В глазах Джада не было лжи. Но сам факт, что он решил рассказать эту историю только сейчас, вызывал подозрения.
— Почему ты не сказал мне об этом в тот вечер? — наконец спросил он. — Когда мы… когда мы закопали кота? Я тебя спрашивал, не хоронили ли там людей, и ты ответил, что никогда.
— Тогда тебе не нужно было об этом знать, — возразил Джад. — А теперь нужно.
Луис долго молчал.
— Он был единственным?
— Единственным, кого я знал лично, — мрачно ответил Джад. — Но единственным за все время? Я сомневаюсь, Луис. Очень сильно сомневаюсь. Тут я солидарен с Книгой Екклесиаста. Нет ничего нового под солнцем. Точнее, внешние проявления меняются, но суть остается. Что было сделано раз, делалось и прежде… и прежде… и прежде.
Он посмотрел на свои руки в старческих пятнах. Часы в гостиной негромко пробили половину первого.
— Я решил, что человек твоей профессии знает, как определить болезнь по симптомам… и решил поговорить с тобой напрямую, когда Мортонсон из похоронной конторы сказал мне, что ты заказал могильную коробку, а не запечатанную камеру.
Луис долго молчал, пристально глядя на Джада. Джад густо покраснел, но не отвел глаз.
Наконец Луис сказал:
— Похоже, Джад, ты суешь нос в чужие дела. Это меня огорчает.
— Я не спрашивал у него, что именно ты заказал.
— Напрямую, может быть, и не спрашивал.
Джад ничего не ответил и, хотя покраснел еще больше — теперь его лицо цветом напоминало почти созревшую сливу, — все-таки не отвел взгляд.
Луис тяжело вздохнул. На него вдруг навалилась усталость.
— Да хрен бы с ним. Ладно. Может быть, ты и прав. Может быть, мне приходили такие мысли. Но на подсознательном уровне. Я не думал о том, что заказывать. Я думал о Гейдже.
— Да, я знаю, ты думал о Гейдже. Но ты должен знать разницу. Твой дядя владел похоронным бюро.
