Именно я в этот момент зааплодировал, и моя реакция была искренней. «Звук напугал убийцу до смерти». В мое сознание ворвался страх, который моя бабушка испытывала перед кошками. Стоило ей увидеть или услышать кота, как она начинала трястись и едва не падала в обморок. Этот страх, как мне говорили, восходил к происшествию, случившемуся почти восемьдесят лет назад, когда на нее в саду напал бешеный кот. Шрам от этой давней встречи до сих пор виднелся у нее на левой щеке.
У моей бабушки есть новый лифт.
Предположим… просто предположим, что бабуля застряла в своем новом лифте в темноте из-за отключения электричества. И тут она слышит кошек. Слышит, как они шипят, мяукают и воют. Как они царапают двери лифта. Она не сомневается, что сейчас кошки ворвутся внутрь. Бабушка закрывается руками, вопит, вжимается в стенку лифта, потом оседает на пол. Ее одолевают воспоминания о том давнем нападении. Нет, это не воспоминания. Они здесь, они настоящие. Она уверена, что сейчас кот снова нападет на нее. Нет, не один кот, а полчища взбесившихся котов с оскаленными пастями, из которых течет слюна…
Есть только один способ избегнуть этого ужаса. Сердечный приступ. И в ее смерти станут винить одиночество, тьму и тесноту нового лифта.
Я был так взволнован и восхищен этим решением моих трудностей, что едва попробовал превосходный ужин и был необычайно чуток к Перри, который, разумеется, ужинал с нами и не умолкал ни на минуту.
Я очень тщательно спланировал смерть своей бабушки. Ничто не должно возбудить ни малейшего подозрения. По счастью, отключения электричества во время бурь не были редкостью в той части Северного Коннектикута, где она жила. Бабуля неоднократно говорила об установке домашнего генератора, но до сих пор этого не случилось. Тем не менее я сознавал, что должен действовать быстро.
В последующие недели я ночь за ночью бродил по окрестным городкам, скользил вдоль темных переулков и заброшенных зданий, всюду, где собираются кошки. Я швырял куски мяса и сыра, чтобы заставить их драться друг с другом, обнажать клыки, издавать отвратительное урчание и вой, и записывал все на пленку. В одну из ночей на меня напала кошка, которой не терпелось добраться до еды. Она прыгнула и разорвала мне передней лапой кожу на щеке, в том же месте, где у бабушки был шрам.
Не устрашившись, я продолжал свое дело, записывая кошек даже в приютах, где добыл жалобное мяуканье брошенных животных, растерянных своей судьбой. В доме соседки я втайне обзавелся записью удовлетворенного мурлыкания ее обожаемого любимца.
Потрясающая какофония, работа гения. Таким был результат моих трудов.
В своих полночных скитаниях я не забывал расточать бабушке внимание при свете дня, навещая ее по меньшей мере трижды в неделю, и даже терпел ее новую причуду – вегетарианство, призванное помочь ей дожить до ста лет. При таких частых визитах мне стало все труднее принимать ее раздражающие привычки. Она начала избегать моего взгляда, когда я говорил с ней, будто считала все сказанное мной ложью. Кроме того, она приобрела неприятную манеру поджимать губы, а потом распускать их, будто все время пила через соломинку.
Бабуля жила одна. Ее домработница Айка, приятная ямайская женщина, приходила в девять утра, готовила бабуле завтрак и обед, прибирала в доме, потом уходила и возвращалась вечером, чтобы приготовить и накрыть ужин. Айка очень заботилась о бабуле. Она уже признавалась мне, что беспокоится, не окажется ли старушка запертой в лифте, когда останется дома одна.
– Знаете, как бывает, когда очень ветрено, – с тревогой сказала мне Айка, – электричество может отключиться на несколько часов.
Я заверил ее, что и меня немало беспокоит такая возможность. Затем я стал нетерпеливо ждать, когда погода захочет сотрудничать со мной и нагонит штормовой ветер. Наконец это случилось. Прогноз погоды сообщал о сильном ветре в течение всей ночи. В тот вечер я ужинал с бабулей. Ужин был исключительно нелегким. Вегетарианская кухня, избегающий меня взгляд бабули, ее подергивающийся рот и ужасная новость – она встречалась с архитектором для обсуждения своей идеи постройки персонального тренажерного зала. Было ясно, что пора действовать.
После ужина я поцеловал бабулю, пожелал ей спокойной ночи, потом прошел через кухню, где прибиралась Айка, и уехал. В то время я жил всего в трех кварталах от бабули. Я поставил машину и помахал своему соседу, который как раз подошел к дому. Я счел удачей, что он при необходимости сможет засвидетельствовать, как я входил в свой скромный коттедж. Я выждал час, а потом выскользнул через заднюю дверь. Темнота и пронизывающий холод помогли мне вернуться к дому бабули незамеченным. Я подошел со стороны деревьев, желая убедиться, что машины Айки уже нет. Так оно и было, и я прокрался по газону к окну гостиной. Как я и ожидал, я увидел бабулю. Она сгорбилась в кресле, закутавшись в старый меховой халат, и смотрела свое любимое телешоу.
Она сидела там еще десять минут, потом, ровно в девять, выключила телевизор и, волоча за собой меховой халат, вышла из комнаты. В мгновение ока, с ключом в руке, я оказался у двери в подвал, а потом – в доме. Как только до меня донесся грохот лифта, я перекинул рубильник, и дом погрузился в тишину и темноту.
Я прокрался наверх, ноги в кроссовках ступали бесшумно, фонарик в руке давал узкий луч света. Услышав призывы о помощи, звучащие из лифта, я понял, что кабина поднялась всего на несколько футов от пола.
Теперь оставалась главная хитрость. Я положил магнитофон на столик в прихожей, пристроив его под книгой, которую оставлял для бабули. Я рассудил, что Айка, даже если она его заметит, не обратит на магнитофон внимания. Последнее время я завел привычку приносить бабуле книги и разные мелкие подарки.
Затем я включил запись. Из магнитофона вырвалась литания кошачьего ада, мяуканье, царапанье, крики и завывания переплетались с совершенно неуместным здесь довольным мурлыканьем.
В лифте стало тихо.
«Неужели запись уже сделала свое дело?» – подумал я. Возможно, но до утра я не смогу в этом убедиться. Запись длилась двадцать минут и должна была повторяться до полуночи. Я не сомневался, что этого окажется достаточно.
Я выпустил себя на улицу и быстрым шагом направился домой, ежась от резкого ветра, который заставлял ветви деревьев гнуться и плясать. Промерзший до костей, я сразу направился в кровать. Признаюсь, я не смог заснуть. Мысленный образ застывшего тела моей бабушки в кабине лифта не давал мне спокойно спать. Но потом я наконец представил себе, как запускаю руки во все ее деньги, состояние моего разума улучшилось, и с рассвета до восьми утра я наслаждался освежающим сном.
Но когда я взялся готовить завтрак, мне в голову пришли несколько возможностей. Предположим, лицо бабули застынет в испуганной маске. Не вызовет ли это подозрений? И, хуже того, предположим, что по какой-то причине запись не отключится вовремя!
Мой первоначальный план предполагал дождаться телефонного звонка Айки, печальной новости, что бабуля оказалась запертой в лифте и не пережила сердечного приступа. Пугающая вероятность того, что запись может играть до сих пор, заставила меня выскочить из-за стола, натянуть какую-то одежду и помчаться к дому бабули, успев как раз к той минуте, когда Айка открывала входную дверь. К моему огромному облегчению, магнитофон молчал.
