Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Сам директор сказал
И повторил дважды
Солидным басом:
«Завтра же на вокзал, —
Сам директор Наташе сказал! —
И первым поезжайте классом
На Ривьеру,
На юг,
В Ниццу.
Разыграйте, мой друг,
Из себя важную птицу,
Даму света.
Генеральской дочери – вам
Роль, конечно, удастся эта,
А с собой возьмите багаж —
Сорок три туалета.
Для рекламы и для показу
Надевайте каждый по разу.
Да не сядьте где-нибудь на газон:
За порчу и пятна
Высчитает с вас мезон,
Что вполне, конечно, понятно…»
II
Увидала Наташа море,
Берега в зеленом уборе,
Лазурное небо,
Колесницу Феба —
И забыла совсем Париж:
Свой маленький кусочек хлеба,
Чашку кофе за стойкой в бистро,
Автобус и метро,
Пять пересадок,
Служебный порядок,
Строгий мезон.
Как надела купальный комбинезон,
Как легла на солнечном пляже —
Так и не вспомнила даже
Ни роль свою – даму света,
Ни сорок три туалета,
Ни инструкций, данных мезоном.
Все дышала озоном,
Загорала, полнела,
И морская волна
Ласкала Наташино тело.
И жемчужная пена
Сверкала у ног манекена.
И так пышно расцвел манекен
Васильками глаз
И пионом румянца,
Что попалось в жестокий плен
Сердце Чарли-американца…
III
В Париж прямо
Летит телеграмма
На рю Дарю:
До свиданья, благодарю!
Нашла другое место.
Между прочим – невеста,
И еще между прочим —
Чтобы не очень
Вас огорчало это, —
Пришлите счет
На сорок три туалета!
Конечно, в этом стихотворении многое отступает от истины: изовут меня не Наташа, и не так уж я бедствовала, чтобы питаться только корочкойхлебца, а кофе мне пить вообще вредно из-за повышенного давления, и ни на какомпляже я не была, ни на какой Ривьере, только после свадьбы туда впервыепоехала, и богатый муж мой был не американец, а француз, и наш модный домнаходился вовсе не на рю Дарю, и туалеты после свадьбы я заказывала не у Пуаре,а у Шанель и в «Ланвен»… Но имя Наташа, Натали, было символическим в нашейэмигрантской среде (кстати, не пойму, почему я этого имени вообще терпеть немогу!), американцы считались символом богатства и процветания, а на рю Дарю ипо сей день находится наш русский православный храм Александра Невского,поэтому название этой улицы как бы переносится на все, что связано с русскимисудьбами.
Впрочем, все эти несходства несущественны, главное встихотворении отражено: внезапность удачи, свалившейся на меня. И, междупрочим, капиталы моего мужа были в основном вложены в американские июжноамериканские процветающие предприятия, так что с большой натяжкой, но егоможно было считать американцем…
Глупец, конечно, тот, кто подумает, что я влюбилась вРобера-Артюра-Эдуара Ламартина так же внезапно, как он влюбился в меня. Однакоон был мне мил и приятен, это был очаровательный человек, очень веселый,который сделал нашу совместную жизнь истинным, хотя и кратковременным,удовольствием, и я горько оплакивала его преждевременную смерть. Теперь, когда всезагадки для меня разрешены, я с печалью вспоминаю, как оберегал он меня, какзаботился и баловал. Наша жизнь сразу сложилась очень удачно – он толькоудивлялся, как легко я вошла в его мир, мир богатства и роскоши. Но, во-первых,когда вышиваешь золотом, начинаешь думать, что и сам богат, как говорятфранцузы: все же я последний год жила среди роскошных платьев, в мире пышныхдефиле, в обстановке весьма изысканной. Кроме того, Ламартин забывал, что этобыл и мой мир, мир моей прошлой жизни, от которого я не успела отвыкнуть, ихотя меня мучили порою кошмары голодных революционных лет, хотя я запростомогла бы и картошку для пюре поварешкой растолочь и краем этой же поварешкиотбить мясо для отбивной – если не имелось толкушки или молоточка, короче,привыкла выкручиваться, – но все равно: я враз почувствовала себя как рыбав воде среди тех благ, которые обрушил на меня Ламартин, в коконе той любви,которой он меня окружил.
А вот, кстати, о любви. Муж был очень нежен со мной, нострасти – той страсти, которой я грезила, которую испытывала к Никите, –между нами не было. Его отношение было более покровительственным, чем пылким,более братским и даже отеческим, чем восторженно-мужским. Мы стали хорошимидрузьями, а постели отдавали дань, мне кажется, лишь потому, что ведь надо жесупругам когда-то в нее ложиться! Впрочем, меня это вполне устраивало: ведь явсе равно не смогла бы ответить на страсть Робера. И если кто-то назовет нашбрак сделкой, в которой мой муж искал моей красоты, молодости, ждал от меняверности, послушания и будущих детей, а я хотела лишь дружбы и заботы, –ну что ж, он не ошибется. Впрочем, французы – расчетливая и мудрая нация –убеждены, что именно такой брак и может считаться счастливым.
Наверное… Думаю, что сделать Робера счастливым мне все жеудалось. О его болезни я в ту пору даже и не подозревала, а когда давала себетруд задуматься о причинах той тоски, которая всегда таилась в глубине еготемных глаз, то наивно уверяла себя, что Робер вспоминает о прошлом: ведь доменя он уже был женат, причем тоже на русской (ее звали, если не ошибаюсь, ЮлияКалинина), и жил в России, и жена его погибла, расстрелянная большевиками, аРоберу невероятным чудом этой участи удалось избежать. Он никогда не вдавался вподробности, а я не спрашивала, боясь причинить ему еще больше боли. Другуюженщину на моем месте, очень может статься, беспокоило бы: а не ищет ли муж вней всего лишь сходства с той, прежней, но мне такие мысли даже в голову неприходили. Я не ревновала мужа к прошлому – у меня ведь было свое прошлое, и уЛамартина-то было гораздо больше оснований для ревности. Однако он тоже никогдаи ничего у меня не выспрашивал, а ведь я была уже не девушкой, когда стала егоженой.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
