«Согласно информации нашего источника в Министерстве внутреннихдел, Интерпол объявил закрытым международный розыск Дени Морта, известноготакже как Чарльз Тод, Хорхе Муарте и т. д. Несколько дней назад Морт былнайден мертвым в деревне Мулен-он-Тоннеруа (Бургундия). Оказывается, он былуроженцем этого селения и приехал, чтобы встретить там смерть, котораянаступила от инфаркта миокарда. Согласно непроверенной информации, Морт давнострадал заболеванием сердца, хотя вполне можно было предположить, что у этогомастера убийств сердца нет вообще».
Франция, Париж, 80-е годы минувшего столетия
Из записок Викки Ламартин-Гренгуар
Ах, как бы мне хотелось закончить мои записки этой сценой,которая внушает веру в чудо! Как хочется написать, что наша жизнь с Роберомбыла долгой и счастливой!
Увы – жизнь не сказка, чудес не бывает. Муж мой так и несмог справиться со своей болезнью, и однажды смотритель Музея изящных искусствв Нанте, куда Робер внезапно уехал, обнаружил его труп перед картиной «СвятаяЮлия» кисти Делакре… Врачи констатировали, что Робер-Артюр-Эдуар Ламартин умерот сердечного спазма, но ведь не случайно прелестное мертвое лицо святой какдве капли воды напоминало лицо его покойной жены. Ее даже и звали так же: Жюли,Юлия.
Меня не мучила ревность. Мы с Робером слишком многое открылидруг другу после того подслушанного мною разговора. Время тайн и недомолвоккончилось: я знала о мечте моего мужа умереть так, как он того хотел бы,умереть еще полным сил, а не жалкой развалиной, разрушенной болезнью. Он просилу меня прощения за то, что вмешался в мою судьбу, но ведь об этом его умолялНикита. Мой сон, в котором Никита благословлял меня, оказался вещим…
Итак, Робер умер, и смерть его была признана вполнеестественной. Да, ни следа амигдалина не нашли, как и предсказывал Никита.Технологию убийства он со временем довел до полного совершенства… с тех пор, втечение всех этих лет, когда до меня долетали слухи о каких-то смертях от сердечногоспазма, я думала, что это дело рук Никиты, хотя, быть может, он и не имел к темслучаям никакого отношения!
Тонкий яд, который некогда, еще в Петрограде, дал Никитепровизор, так и не решившийся на бегство из большевистского ада, не оставлялследов, так что кончина моего мужа не вызвала ни у кого подозрений. Мне удалосьубедить окружающих, что эта весть, к которой я была готова, стала для менянеожиданной…
Я осталась богатой вдовой. О Никите я долгое время ничего незнала: рождение Виктора, заботы о нем всецело поглотили меня. Много позже яслучайно узнала, что Настя Вышеславцева (не могу ее называть Шершневой, язык неповорачивается!) умерла при родах. Ну что ж, каторга Никиты, причинившая емустолько страданий, оказалась недолгой! В награду у него тоже остался сын…Никита так и не исполнил слова, некогда данного Роберу, и не явился ко мне спредложением руки и сердца. Он больше не нарушал вечной верности единственнойженщине, которую любил.
Я тоже не пыталась напомнить ему о том обещании. Нет, моялюбовь к Никите не исчезла, мое сердце всегда принадлежало только ему! Нослишком многое стояло между нами… все эти люди, которых он убивал потому, что онисами делали свой выбор …
Впрочем, что за глупости, я не винила его за это, а лишьжалела. Не убитые им люди заграждали мне путь к нему, а единственный человек –Анна! Вернее, его страсть к ней. Я думаю, Никита смог как-то исполнять своисупружеские обязанности с Настей лишь потому, что воображал себя в эти минуты сАнной, – так же, как я всегда воображала себя с ним, когда лежала вобъятиях других мужчин. Да, жизнь сделала меня очень циничной, однако я не смоглабы перенести, если бы, лежа в моих объятиях, он видел бы Анну и во мне – во мне,которая ее ненавидела!..
Я ненавижу ее и теперь. Мне никогда не узнать, как, какимобразом она ухитрилась до такой степени завладеть Никитой. Мне нравится думать,что произошло это путем неестественным, с помощью какого-то приворотного зелья,любовной магии, каких-то страшных чар… меня натолкнули на эту догадку словаНикиты: «Она душу дьяволу готова была заложить ради нашей любви, для нее всесредства были хороши, лишь бы заполучить меня!» Ну что ж, она егозаполучила-таки в свое вечное, безраздельное пользование… однако я не могладелить его с ней: ни с мертвой, ни с живой!
Теперь, оглядываясь назад, я с тоской думаю: гордыня –воистину смертный грех. Почему я не сделала хотя бы попытки завоевать сердцеединственного мужчины, которого любила? Кто знает, вдруг мне удалось бы это?Тогда моя судьба сложилась бы совсем иначе – так, как я хотела, как мечтала!
Да, я допустила такую глупость в жизни. Но в смерти – нет, онет, больше я не совершу ошибки! Тот призрак, которого я встретила вПариже… – призрак Никиты! – окажет мне эту последнюю услугу. Я умрутакой смертью, о которой мечтала!
Хотя нет, конечно, далеко не такой… Увы, я слишком поздноначала понимать те уроки, которые давала мне Анна (я уже писала об этом), и несумела остановиться вовремя на своем жизненном пути, который оказался чрезмернодолгим. Если бы я спохватилась раньше, когда мне было хотя бы столько же лет,сколько было ей, когда Никита исполнил ее последнюю волю, я смогла бы хотя бы впоследний миг жизни поймать иллюзию, которая всегда ускользала от меня, смоглахотя бы умереть в объятиях того, кто напомнил бы мне о любимом, о его ласках,коих я так и не изведала. Однако сейчас, когда мне восемьдесят пять, я не могусебе позволить такой роскоши. Это было бы просто смешно!..
Больше всего на свете я всегда боялась показаться смешной.Постараюсь избежать этого и теперь. Однако есть одно счастливое воспоминание вмоей жизни, которое я смогу воскресить напоследок…
Финляндия, Териоки, дача Мошковых, новогодняя вечеринка.Танцы! И я рядом с Никитой. Мы танцуем вдвоем.
Та самая музыка.
То самое танго.
Те самые незабываемые глаза…
Или хотя бы так похожие на них.
Adios… adios, pampa mia!
Нет, в данном случае вернее будет сказать – adios, amadomio!
