– Дело уже сделано, – отозвался Пилчер, – и вы мой новый шериф. Приветствую вас на борту.
Орда аберов бурлила под Поупом, прыгая, размахивая когтями, но он ухватился за полоз достаточно крепко, и ноги его болтались вне досягаемости для них.
– Роджер, – проворковал Пилчер, – спустите нас на фут-другой, будьте любезны.
Вертушка неуклюже снизилась – Итан видел, что пилот вылетел впервые за много лет, – опустив Поупа вниз, обратно в безумную сумятицу на земле.
Когда первый абер ухватил Поупа за ногу, хвост вертолета дернулся под добавочным весом книзу.
Еще одна тварь впилась в другую ногу, и на одну ужасающую секунду Итану показалось, что они утянут машину на землю.
Роджер переборщил с коррекцией, стремительно взмыв на высоту двадцати футов над поляной.
Итан заглянул в обезумевшие глаза Поупа.
Теперь тот с трудом удерживался за полоз лишь одной рукой, костяшки пальцев от напряжения совсем побелели, удерживая дополнительный вес троих аберов, вцепившихся в его ноги.
Он встретился взглядом с Итаном.
Закричал что-то, но крик потонул в реве турбин.
Пальцы Поупа разжались, падение длилось с полсекунды, и он исчез под грудой осатаневших бестий.
Итан отвел взгляд.
Пилчер пристально смотрел на него.
Смотрел сквозь него.
Заложив крутой вираж, вертолет стремительно понесся через горы на север.
* * *
Полет проходил спокойно, и Итан переключал внимание между пейзажами за окном и своей спящей за занавесом семьей.
Когда он поглядел на них в третий раз, Пилчер заметил:
– С ними все будет хорошо, Итан. Они проснутся сегодня ночью, в тепле и уюте постели. Это ведь главное, верно? Там бы вы наверняка все погибли.
Уже начало смеркаться.
Итан смертельно устал, но стоило ему закрыть глаза, как мысли с ослепительной скоростью начали разбегаться в сотне различных направлений.
Так что он старался просто смотреть на мир, проплывающий мимо.
Из его окна открывался вид на запад.
Солнце скрылось, и после его захода горные хребты проступили на фоне вечернего неба, как изломанное ножовочное полотно.
Куда ни кинь глаз – ничего, кроме соснового леса в тысяче футов внизу.
Нигде ни искорки света, затеплившейся благодаря человеку.
* * *
Они летели сквозь зияющую темноту.
Свет в салоне был погашен, мерцание приборной доски в кокпите скрывала занавеска, и Итан с равным успехом мог носиться по волнам черного моря.
Или парить в космосе.
За спиной у него находилась семья, и этот факт приносил утешение, но, прислонившись к ледяному стеклу, он поневоле ощутил пронзительный укол страха.
И отчаяния.
Они одни-одинешеньки.
Жутко одиноки.
Это поразило его в самое сердце.
Последние пару дней он сражался за то, чтобы вернуть себе жизнь за пределами Заплутавших Сосен, но ее больше нет.
Нет почти две тысячи лет.
Ни друзей.
Ни дома.
Ни работы.
Почти всего, что определяло его суть.
Как же может человек свыкнуться с подобной мыслью?
Как продолжать жить в свете подобного знания?
Что заставит тебя подняться с постели и пробудит желание принять на себя труд вдохов и выдохов?
Твоя семья. Эти два человека, спящие позади тебя.
Итан открыл глаза.
И сначала не поверил уведенному.
Далеко впереди посреди всей этой тьмы мерцал животворный родник света.
Сосны.
Свет окон и лампочек на верандах.
Уличных фонарей и автомобильных фар.
Все эти огни сливались в мягкое ночное сияние города.
Цивилизации.
Машина уже пошла на снижение, и Итан вдруг подумал, что внизу, в этой долине, стоит викторианский дом, где жили его жена и сын.
Где он тоже мог бы жить.
Где есть теплая постель, в которую можно заползти.
И кухня, где будут витать ароматы стряпни.
Веранда, где можно посидеть долгими летними вечерами.
Двор, где можно будет поиграть с сыном в мяч.
Может, у дома даже жестяная кровля, а он ничего не любит больше, чем звук дождя, барабанящего по жести. Особенно поздно ночью, лежа в постели, в объятиях с женой, пока сын спит в своей комнате чуть дальше по коридору.
Огни Заплутавших Сосен озаряли скалы, обступившие городок, и впервые вид этих отвесных горных стен показался Итану желанным.
Крепость, ограждающая от ужасов, подстерегающих вовне.
Убежище для последнего города на земле.
Удастся ли здесь хоть когда-нибудь почувствовать себя дома?
И будет ли это правильно, если да?
Вы считаете, что человек способен уничтожить планету? Какое упоительное тщеславие! Земля в свое время пережила что угодно. Наверняка переживет и нас. Для Земли… миллион лет – ничто. Эта планета живет и дышит в куда более грандиозных масштабах. Нам не хватит ума постичь ее медленные и могучие ритмы, да и скромности, чтобы хотя бы попытаться. Мы были здешними жителями мгновение ока. Если мы завтра сгинем, Земля по нам скучать не станет.
Майкл Крайтон
Эпилог
Он тихо сидит в своем кабинете, закинув ноги на стол, разглядывая бронзовую звезду у себя на ладони и поглаживая кончиками пальцев инкрустацию ЗС в центре из какого-то черного камня – наверное, обсидиана. На нем темно-коричневые парусиновые брюки и темно-зеленая рубашка с длинными рукавами, точь-в-точь как у предшественника. На ощупь ткань совсем новая и слишком туго накрахмаленная.
На завтра запланировано продолжительное совещание с Пилчером и его командой, но сегодня день на события не богатый.
И странный.
Потому что он просидел в тишине своего кабинета восемь часов, погрузившись в раздумья, и телефон прервал их лишь однажды – секретарь приемной Белинда в полдень поинтересовалась, не хочет ли он, чтобы она захватила ему что-нибудь на ленч.
Он смотрит, как секундная и минутная стрелки сходятся на двенадцати.
Пять часов.
Спустив ноги со стола, он встает, надевает свой стетсон, сует бронзовую звезду в карман. Может, завтра он наконец сумеет заставить себя прицепить ее на грудь.
