— Солнце слепит глаза. Торжественно и светло. Меня ведут на эшафот. Три помоста. Один из них завален дровами. И я перестаю что-либо видеть — только место своей казни. Оглашают приговор. На голову надевают бумажную митру. Там что-то написано. Но я не умею читать, да если бы и умела, не смогла бы и слова прочитать от волнения. Я молюсь и прошу Силы Небесные принять душу мою. Знаю, что палач не ускорит мою смерть. Знаю, что сгорю заживо. Помогите мне, святая Маргарита и архангел Михаил! В ровных солнечных лучах появляется архангел Михаил. Святая благодать! Он рядом. Я вижу его и, улыбаясь, прошу дать мне крест. Красный палач сует мне в руки две хворостины. Я скрещиваю их над головой и больше не слышу шума на площади, не вижу рыдающего Кошона и откровенное горе плебеев. Я чувствую только свое окровавленное сердце, переполненное любовью к дофину и моей стране!
Он стоял в растерянности. Расщепление идентичности или все-таки что-то другое? Времени на размышления не оставалось. Нужно выводить ее на поверхность. Или?.. Или оставить сознание рассыпаться? Нагрузка, которую она перенесла сейчас, гигантским прессом давила на ее сознание, состояние ее было сродни тяжелому наркотическому небытию… Он вновь почувствовал себя богом. В его силах вернуть ей разум или… лишить его. Перед ним пластилин, с которым можно и нужно работать. Как он мог просмотреть подобный психический феномен?..
Ева лежала перед ним, спокойная и мертвенно-бледная. На лице отражалась упрямая насмешка той, другой, которая откровенно издевалась над ним. Он попытался представить их вместе — серенькую художницу и плод ее воображения. На ум пришло интересное сравнение из лепидоптерологии — бабочки данаида-монарх и вице-король относятся к разным подсемействам, однако внешне схожи. Одна из них, кажется монарх, ядовита, и умница вице-король использует мимикрию, чтобы походить на первую. Птицы не трогают ни ту, ни другую, боясь ошибиться. Но с ним этот номер не пройдет. Он разберется, кто именно из этих двух ядовит.
На лице его подопечной появилась слабая улыбка.
— Да она смеется надо мной!..
Глеб проводит пальцем по ее лицу, и у него мгновенно возникает желание обладать ею. Это желание настолько острое, что он, отдернув руку, буквально вылетает из палаты.
ГЛАВА 39
Лес
Это осеннее утро ничем не отличалось от предыдущих. Может быть, оттого, что почти перестало греть еще сонное солнце, или все дело было в настроении. Он подтягивался на турнике, и с каждым рывком вверх перед глазами возникала старая, вырезанная ножиком надпись. Надрезы совсем затянулись, а капелька, повисшая у основания сердечка, затвердела и превратилась в нарост. Он еще раз посмотрел на корявую формулу и усмехнулся. Уж лучше оставлять шрамы на дереве. Шрамы на душе не украшают мужчину… они показатель его глупости.
Посмотрев на часы, Андрей побежал в сторону дома. Злость улеглась, но на смену ей пришло замешательство. И вопросов возникло еще больше.
На что он надеялся? Что она все бросит и примчится к нему? С какой стати? Ведь при каждом удобном случае она уверяла его, что у нее не жизнь, а сплошной творческий праздник. А может быть, она просто играла с ним… и он, как последний идиот, повелся на ушлую столичную чиксу? Почему она вдруг исчезла? И почему напоследок решила унизить его, демонстративно закрутив интрижку с мутным троллем?
И все-таки нет. Ева не была похожа на взбалмошную девицу с претензией на интеллект. Он не мог ошибиться! И она была настоящая. Или он что-то упустил?
Сомнения ему не нравились. Сомневаться мог слабый человек… или творческий. Он не причислял себя ни к первым, ни ко вторым. Однако Ева зацепила его, и он — в сотый раз, наверное, за последнее время — вынужден был признаться самому себе, что по-прежнему хочет увидеть ее, что ему не хватает общения с ней.
Общения? Андрей ухмыльнулся. Похоже на плохонькую мелодраму. Какое общение! Сколько раз он представлял, как сгребет в охапку эту сумасшедшую, вопьется в ее полные податливые губы, ощутит дрожь ее тела… Ева торчала в голове как гвоздь, но… Но если они пересекутся, что он скажет ей при встрече, да и нужно ли вообще что-то говорить?
За спиной послышался нарастающий гул. Он оглянулся и увидел, что на него летит внедорожник. Сквозь дымчатое лобовое стекло виднелся силуэт лысой головы. «Наконец-то решились», — ухмыльнулся Андрей и взял правее, где не было асфальта и тянулась гравийная дорожка.
Джип свернул за ним и резко затормозил. Андрей успел перепрыгнуть через капот и замер, уперев руки в колени. Мысль пришла самая обыденная: «Определенно, надо бросать курить».
Дымчатое стекло плавно опустилось.
— Какой-то ты, Андрюха, неповоротливый стал. Стареешь? — Лысый довольно ухмыльнулся.
— Чья бы корова мычала. — Андрей сплюнул. — Ты-то вообще ходить разучился.
— Чё, испугался?
— Не вижу причин. — Дыхание постепенно восстанавливалось, пульс выравнивался.
— Ладно, разговор есть, — прищурился Лысый. — Глянь-ка сюда.
Андрей подошел к машине и заглянул в салон. На заднем сиденье лежал вчерашний программист, руки его были связаны, лицо разбито в кровь. Андрей неодобрительно покачал головой. Проводив Данте и Марка, он лично вывез парня с его братцем-наркоманом за город, настоятельно порекомендовав не возвращаться.
Лысый был явно доволен произведенным эффектом.
— Я ему ничего не сказал! — крикнул программист и тут же получил тычок по зубам.
— Ну чё, Андрюха, узнаешь дружка?
— Я с дебилами не общаюсь. Так ты что хотел сказать?
— Уши закрыл! — бросил Лысый парню.
Посеревший от страха программист показал глазами на связанные руки и сжался, ожидая очередного удара. Лысый достал из-под сиденья нож-бабочку, раскрыл его и одним движением полоснул лезвием по веревке.
«Да уж… вляпался малыш», — сочувственно подумал Летов.
— Давай затыкай, и чтоб без обмана!
Парень выполнил указание, руки у него тряслись.
— Может, пройдемся? — предложил Андрей.
Лысый молча вылез из машины, закрыл ее и вразвалочку направился к ближайшей скамейке. Сев, достал сигареты и протянул пачку Андрею.
— Бросил, — усмехнулся тот.
Щелкнув зажигалкой, бандит прикурил и с наслаждением вытянул ноги:
— Ох и устал я, Андрюха. Набегался, блин! Знаешь, а я ведь почти поверил…
Андрей прикрыл глаза, подставив лицо солнечному лучу, пробившемуся сквозь все еще густую листву. Разговор не сулил ничего хорошего. Он знал Лысого — тот еще персонаж, выросший из девяностых. Таких, как он, называют «пехотинцами», и эти головорезы за бабло пойдут на все.
— Может, ты сам создал себе проблемы? — негромко спросил он.
— Да я-то чё? Ты же знаешь, я — пес! На кого хозяин покажет, того и грызу! Я тебе так скажу — лично мне вся эта байда сразу не понравилась.
