В какой-то момент, когда смертоносный удар шпаги врага был, казалось, неотвратим, Эмори, прижатый к перилам, изловчился, схватил маркиза за запястье и с хрустом сломал ему руку, затем повернул его спиной к себе и полоснул шпагой по горлу.
Бэрримор шагнул вперед, не выпуская из сломанной руки шпаги, а левой рукой схватился за рану, из которой хлестала кровь. Еще секунда — и он, как-то изящно изогнувшись, свалился за борт.
Тишина на палубе взорвалась ревом и криками. Эмори выронил шпагу, подался всем телом вперед и тяжело дышал. Аннели вырвалась от брата, пересекла палубу и подбежала к Эмори. Не поддержи она его, он бы тоже свалился за борт.
— Со мной все в порядке, — задыхаясь, произнес Эмори. — В полном порядке. Не беспокойся.
— Вы были чертовски хороши, капитан Олторп, — заявил Мэтленд, подходя к ним и не скрывая своего восхищения.
— Это правда, — согласился Уэстфорд, нахмурив брови, несмотря на веселые реплики и крики вокруг. — К сожалению, решена только одна проблема.
Эмори, набрав в легкие воздуха, выпрямился.
— Если вы, джентльмены, еще раз поверите мне и разрешите съездить в Париж, я думаю, мне удастся решить эту проблему ко всеобщему удовольствию.
— Каким образом? — спросил Уэстфорд.
— Я знаю, где находится наш ловкий друг, и верну его на корабль прежде, чем кто-либо из адмиралтейства узнает о случившемся.
Глава 28
Аннели сидела в карете, не отрывая глаз от окна. Она никогда не была в Париже, ей хотелось осмотреть город и все его достопримечательности. И она взяла с Эмори обещание, что когда-нибудь они снова приедут сюда, чтобы полюбоваться красивыми замками и поместьями, построенными несколькими поколениями французской аристократии и ставшими теперь собственностью совсем других людей.
На душе у Аннели было спокойно. Спустя два часа после смерти Бэрримора «Интрепид» покинул Торбей. Этого времени капитану Мэтленду едва хватило, чтобы собрать офицеров, принести Библию и совершить церемонию венчания. Свадебным нарядом Аннели была короткая матросская куртка и холщовые бриджи, но улыбка ее сияла как солнце. Эмори уверял ее, что они непременно обвенчаются, как и положено, в церкви, но Аннели и без того чувствовала себя счастливой от сознания, что теперь ее будут называть миссис Эмори Сент-Джеймс Олторп. Она то и дело поглядывала на бабушкино кольцо с алмазом.
Аннели со вздохом поправила складки шелкового платья и кружевной платочек на шее, прикрывавший шрам. Прошло немногим больше двух недель с момента их отъезда в Уиддиком-Хаус. Прогулки по берегу моря в простой, удобной одежде, с распущенными волосами, в обществе любимого мужа казались ей восхитительными. Поэтому Эмори глазам своим не поверил, увидев Аннели после того, как у нее побывали портниха и парикмахер в отеле, где они поселились. На ней было пышное шелковое платье, блестящие локоны стянуты на затылке. Эмори не мог отвести от нее взгляд. У Шеймаса даже челюсть отвисла. Оба невольно поднялись при ее появлении, и Аннели едва сдержалась, чтобы не расхохотаться.
Через час Эмори тоже преобразился, но был похож скорее на кучера, чем на элегантного, благородного джентльмена, в своем розовом одеянии, облегающих белых бриджах, ботинках с пряжками и в напудренном парике. Шеймас тоже выглядел не лучшим образом. Черная куртка едва сходилась на его широкой груди, огненно-рыжие волосы скрывал цилиндр.
Втроем они собирались похитить самого знаменитого в мире узника. Они побывали в Мальмезоне, видели маленькую армию «садовников» и «слуг», которые делали вид, будто занимаются растениями. Только оскорбление могло выманить Бонапарта из дома, поэтому они решились на неслыханную дерзость.
— Однажды хитрость сработала — сработает еще раз, — заверил ее Эмори. — Он не знает, что его брата разоблачили, а поскольку его мать очарована Жозефиной и не потерпит никакую другую женщину на императорском престоле, о его любовных связях известно одному, максимум двум охранникам.
— Ты уверен, что он рискнет покинуть Мальмезон ради старой любовницы?
— Во-первых, мадемуазель Жорж не старая, ей всего двадцать восемь. Во-вторых, он не видел ее со времени ссылки. Он слал ей письмо за письмом, после того как оказался на Антибах, но никто из курьеров не смог ее найти, а те, что находили, не решались сообщить ему, что она отказалась от встречи с ним. Будь я на его месте, помчался бы на свидание к любимой женщине, если бы получил от нее записку. К женщине, способной заставить мои глаза вертеться вокруг собственной оси.
Говоря это, он ласкал груди Аннели, когда она сидела на кровати в гостиничном номере, демонстрируя желание научиться приемам шлюхи, и ей понадобилось несколько минут, чтобы переварить его слова.
— Кажется, ты хорошо осведомлен об этой мадемуазель Жорж, — заметила она, замирая, когда он вошел в нее.
— Она довольно известная актриса.
— Красивая?
— Да, очень.
— Ты ее знаешь?
Он сглотнул и открыл глаза.
— Я знаком с ней.
Опираясь руками на изголовье кровати, она снова стала ритмично двигаться.
— Близко знаком?
— Что за вопрос?
— Вопрос, который требует ответа.
Аннели перестала двигаться. Его плоть была возбуждена сильнее, чем во время предыдущих «уроков», и Аннели улыбалась, уверенная, что на этот раз сможет продержаться дольше. Они поменялись ролями. Теперь Аннели наслаждалась, глядя на его дышавшее страстью лицо, на судороги, пробегавшие по телу, слыша его стоны и вздохи при каждом движении ее бедер. Она была способной ученицей, и при этом весьма изобретательной.
— Ты не ответил, насколько близко был с ней знаком и каким образом узнал, что она могла заставить глаза мужчины вертеться вокруг собственной оси.
— Слухи, — выдохнул он. — Видишь ли, мужчины тоже сплетничают. Господи, Аннели, не останавливайся! Клянусь, я знаю это по слухам, черт побери!..
Карета катилась по аллее, стук копыт вернул Аннели к действительности. Она поерзала на сиденье, и когда снова посмотрела в окно, карета, замедлив ход, сворачивала на выложенную гравием дорожку.
Дом, выбранный для любовных утех, маленький и чистый, стоял вдали от дороги, на тихом проспекте. Они находились менее чем в двух милях от Мальмезона, и Аннели видела, как за толстыми дубами мелькали люди, которые обменивались с Шеймасом условными сигналами. Внизу у реки ждали две лодки, чтобы перевезти Бонапарта через Сену, оттуда в карете в Кале и затем на борт «Интрепида».
Как только карета остановилась, Эмори открыл дверцу, помог Аннели выйти, и оба увидели дом в стиле барокко, с вытянутыми окнами и белокаменным фасадом.
— Мы прибыли на час раньше, чем указано в записке. Шеймасу удалось открыть двери, но мы не успели бы прибраться, чтобы придать дому жилой вид. — Эмори указал на залитый солнцем бельведер, утопающий в море роз. — Бонапарта легко обмануть. Он плохо видит, но стыдится носить очки, так что на расстоянии десяти футов ты будешь казаться ему светлым пятном.
