Он спрятал лицо в подушку точно так, как делал это, когда был мальчишкой.
— Позже я написал отцу и сказал, что покончил с этими делами. Никаких детей. На мне цепочка прервется. А теперь вот это?
Он ударил кулаком по подушке.
— Я не хочу быть виновником еще одной смерти. Вы знаете, что сделал мой отец? Есть у вас хоть какое-то представление об этом? Он сказал, что, если я не желаю дать ему сына, он получит свое от моей матери. Ее письмо погнало меня через всю Испанию. Она молила меня еще раз жениться, подарить отцу надежду. Когда письмо дошло до меня, она была мертва. Он убил ее, пытаясь зачать еще ребенка. Она еще не остыла в земле, а он уже искал себе новую жену. Знаете, что было в его последнем письме? «Я всегда знал, что ты пошел в мать, но не думал, что ты трус. Ты слишком мягок для Уонстеда». Да, возможно, по природе своей я не Уонстед, но мое семя все равно проклято.
— Тише, — сказала она. — Обещаю вам, что не умру. Люсинда упрямо сжала губы, и его охватило отчаяние.
— Я не могу воспользоваться этим шансом. Я слишком сильно люблю вас.
Люсинда тихонько ахнула, и Хьюго замолчал. Он сказал, что любит ее.
Люсинда прижалась щекой к его спине.
Он не даст жизнь еще одному убийце женщин.
— Вы не должны рожать этого ребенка. Молчание. Никакого прямого отказа. Что делать, если она не станет слушать его доводов?
Будучи не в состоянии двигаться, он долго лежал так, а она гладила его плечи, ерошила волосы, наполняла его покоем, а он-то считал всегда, что покой для него — вещь недостижимая. Он пил силу из ее духа, ее храбрости, потому что у него ничего этого не осталось. Крепкий узел ярости, который он завязал вокруг сердца, ярости, которая защищала его, медленно развязывался, оставляя его беззащитным. Там, в глубине, он обнаружил что-то новое. Надежду. Крошечное зернышко надежды, что с Люсиндой его жизнь, возможно, будет иной. Если бы только она послушалась его.
Когда он, наконец, обрел дар речи, перевернулся на спину и посмотрел в ее тревожные глаза.
— Ради меня, ради себя, вы должны… мне очень жаль. Я слишком труслив, чтобы пройти через это еще раз.
Она вздохнула.
— Нет, Хьюго. Простите меня. Моя мать произвела на свет девять здоровых детей. С вами или без вас, я выношу этого ребенка. Больше всего на свете я хочу именно этого.
Из его груди вырвался стон.
— И я никак не могу остановить вас? Она покачала головой.
— И не думайте, что я выйду замуж за герцога Вейла. Он посмотрел в ее полуночные глаза и увидел, что она плакала. Он заставил ее плакать, а ведь единственное, чего он хотел, — это чтобы она была счастлива. Он представил себе, что она живет одна, как жила все эти месяцы. Даже если родители будут ей помогать, мысль о том, что она даст жизнь его ребенку, наполнила его ужасом, а она, судя по всему, смотрела в неведомое будущее с удивительным спокойствием.
— Вы не оставили мне выбора. Люсинда, я вас люблю. Я не позволю вам страдать в одиночестве. Вы выйдете за меня замуж?
Она спрятала лицо у него на плече.
— Выйдете? — снова спросил он.
— Да. Да. — Люсинда поцеловала его в губы, осыпала поцелуями его лицо. — Да.
— Это будет ад.
— Обещаю, что все будет прекрасно.
В дверь постучали. Они уставились друг на друга. Они были измучены и не способны никого видеть. Хьюго посмотрел на окно. Никакого признака рассвета. Слишком рано для горничной разводить огонь, и потом, горничная не стала бы стучать.
— Тише. Может, они уйдут. Стук не повторился.
Он привлек ее к себе и вдохнул запах ее волос.
— Я вас люблю.
— Вам к лицу говорить это. Быть может, я вас вознагражу.
Он усмехнулся:
— Что вы задумали?
Но тут снова раздался стук, на этот раз более настойчивый.
— Милорд! Это Трент.
— Милорд, какой-то джентльмен хочет вас видеть.
— Кто это?
— Некий лейтенант Армитидж. Десятого полка.
— Джеффри? — пискнула Люсинда. — Мой брат?
— Пропади он пропадом. В хорошенькое положение мы попали.
Он спрыгнул с кровати, стараясь не наступить на осколки зеркала, схватил халат и домашние туфли.
Когда он оделся, Люсинда уже надела сорочку и платье.
— Я пойду с вами.
— Нет, дорогая. Он может меня застрелить, когда поймет, что вы лежали со мной в постели. Я хочу ему все объяснить.
Она бросила взгляд на свое отражение в зеркале, висевшем над камином, и увидела с гордостью, что у нее вид женщины, которую долго и страстно ласкали, у которой губы распухли от поцелуев, а волосы спутаны.
— Нет. Вы не знаете Джеффри, — возразила она. — Он мне ближе всех остальных братьев. Лучше я сама с ним поговорю.
Хьюго вздохнул:
— Упрямая девчонка. Ладно, я стану позади вас. Она фыркнула.
В дверь снова постучали.
— Милорд, этот человек грозится, что поднимется наверх и выломает дверь, если вы не сойдете вниз через пять минут.
Хьюго распахнул дверь.
— Мы идем.
При виде Люсинды Трент отступил на шаг. Затем покачал головой и пошел вниз.
Они направились следом за ним рука об руку. Удивительно, думала Люсинда, что Джеффри здесь, и как неловко, что он приехал и нашел ее в постели с любовником. То есть с ее будущим мужем. Сердце у нее радостно подпрыгнуло.
— Я отвел его в библиотеку, милорд, — сказал Трент. — Сдается мне, это довольно горячий молодой джентльмен. Кавалерист. Джевенс все еще приводит себя в чувство на кухне при помощи бренди.
— Он ему угрожал, да? — мрачно спросил Хьюго.
— Это не похоже на Джеффри, — возразила Люсинда.
— Вы, вероятно, не видели его, когда честь его сестры поставлена на кон, дорогая. Разрешите мне поговорить с ним.
Он не стал дожидаться ответа, открыл дверь библиотеки и вошел.
Джеффри стоял у камина. Он выглядел просто великолепно в своем синем кавалерийском мундире; отороченном мехом плаще, висевшем на одном плече. Головной убор он держал под мышкой, как и полагается настоящему военному. С тех пор как она в последний раз его видела, он стал шире в плечах и выше ростом. Он выглядел почти таким же крупным, как отец, а по весу, пожалуй, превосходил Хьюго.
Он зло посмотрел на Хьюго, щеки у него были румяные, что говорило о прекрасном здоровье и немалой толике гнева.
— Хорошо, что вы приняли меня, Уонстед. — Потом он посмотрел на Люсинду и округлил глаза. — Господи, да ты здесь! Как ты могла? Ведь мы так тревожились о тебе!
