Очередная схватка заставила Марию сморщиться от боли и задержать дыхание. Она медленно выдохнула и, открыв глаза, прошептала: «Машина подъехала…»
Не успел раздаться звонок, как Тед уже бежал в прихожую. Он впустил Джонаса Вэйда в дом, взял у него плащ и мокрый зонтик и быстро провел его в спальню, где они увидели Люссиль, спокойно сидящую на стуле с прямой спинкой и держащую дочь за руку.
Мария, лицо которой было покрыто капельками пота, широко улыбнулась.
— Я знала, что вы приедете вовремя! — Люссиль встала и отошла от кровати. — Схватки начались около шести часов, доктор, после того, как отошли воды, — сказала она, — схватки идут регулярно, с интервалом в четыре минуты.
Доктор поставил медицинский саквояж и зеленый сверток на стул.
— Слышал, ты отказываешься ехать в больницу.
— Каленым железом не заставишь.
На его лице появилась кривая улыбка, но голос оставался серьезным.
— Давай-ка, Мария, я лучше отвезу тебя в больницу. Ради блага твоего ребенка…
— Нет, доктор Вэйд.
Он несколько секунд молча смотрел на нее, чувствуя, как внутри него начинает шевелиться страх.
— Хорошо, давай я тебя осмотрю.
Люссиль осталась ему помогать, с тревогой наблюдая за происходящим, в то время как Тед, извинившись, вышел из комнаты. Доктор Вэйд долго и тщательно осматривал Марию. Наконец сдержанным тихим голосом он произнес:
— Пока все идет нормально. Голова ребенка в нужном положении. Сердце прослушивается хорошо. Шейка матки раскрылась на восемь сантиметров. — Он накрыл Марию покрывалом. — Остается только ждать.
— Сколько?
Джонас Вэйд услышал, как в окно застучал ветер с дождем и машинально поежился.
— Не знаю. Для первых родов все идет слишком быстро. Может быть, пару часов. Мария, позволь мне отвезти тебя в больницу.
Она решительно покачала головой.
— Доктор, я могу вам что-нибудь предложить? Может быть, кофе?
— Нет, спасибо, миссис Мак-Фарленд. — Он взял сверток, за которым заезжал в больницу, и поставил его возле подножия кровати. — Скоро к нам присоединится доктор Форрест, детский педиатр, он привезет инкубатор. Вам нужно будет найти место, куда его поставить. Я также взял на себя смелость, когда заезжал в больницу за инструментами, позвонить в службу патронажных сестер…
Через некоторое время в дверь снова позвонили, и тишину дома нарушили приглушенные голоса. Затем в дверь комнаты Марии тихо постучали.
— Войдите, — сказал доктор Вэйд.
К своему большому удивлению, Мария увидела, как в комнату вошел, неся с собой уличный холод, отец Криспин. Он был одет в длинную черную рясу и биретту[19], на которых блестели россыпи дождевых капель. Щеки его были пунцово-красными.
— Святой отец! — выдохнула она. — Как вы узнали?
— Я позвонил, — сказал доктор Вэйд, разворачивая сверток, — я думаю, он должен присутствовать.
Взгляд Марии упал на черную сумку, которую держал в руках священник, и в ее глазах промелькнул ужас. Он тут же подошел к ней и, опустившись на колени возле кровати, робко улыбнулся.
— Я пришел не пугать тебя, дитя, а утешить.
Живот Марии свело мошной судорогой, лицо вспыхнуло. Сквозь стиснутые зубы Мария произнесла:
— Не будет никаких предсмертных обрядов, святой отец…
— Я пришел всего лишь благословить тебя и окрестить ребенка.
Уловив в его голосе тревогу, Мария посмотрела долгим взглядом в маленькие глазки священника и, к своему большому удивлению, увидела в них страх. Он поспешно отошел от ее кровати и сел возле двери. Открыв сумку, которую он поставил себе на колени, отец Криспин посмотрел на Джонаса Вэйда. Мужчины обменялись быстрыми, испуганными взглядами.
После очередной схватки Мария открыла глаза.
— Хорошо, отец Криспин. Скоро вы получите ответ на свой вопрос.
Его кустистые брови взметнулись вверх.
— Начинается, доктор Вэйд. — Голова Марии опустилась на подушку, лицо слилось с белой наволочкой; глаза превратились в щелки, рот вытянулся в прямую линию. — Боже! — прокричала она.
Это продолжалось два часа.
Люссиль сидела возле изголовья Марии, держа дочь за руку и промокая ей лицо салфеткой, в то время как Джонас Вэйд наблюдал за появлением ребенка.
С Джонаса также градом катил пот. Он был очень рад, что мать девушки была рядом. Еще никогда в своей жизни он не чувствовал себя таким уязвимым, таким «смертным»; он никогда не делал этого вне спасительных стен больницы. На него навалилось чувство нестерпимого одиночества и беззащитности. Слыша тихий шепот отца Криспина, молящегося в углу комнаты, Джонас завидовал спокойствию священника. В его распоряжении были только разложенные на кровати примитивные медицинские инструменты — хирургические щипцы, шприцы и скальпель — и его руки и знания. Ни медсестер, ни анестезии, ни нужного оборудования.
Джонас вспотел не меньше Марии.
Между схватками, которые шли уже с минутным перерывом, он бросал взгляды на Люссиль и читал в ее глазах вопросы: «Будет ли ребенок нормальным? Долго ли проживет?
В углу, стоя на коленях, закрыв глаза, самозабвенно молился отец Криспин, прося Бога избавить от необходимости принимать решение.
«Asperges me domine hisopo, et mundabor; lavabis me, et super nivem dealbabor».
— Давай, Мария, тужься!
Ее зубы громко лязгнули, на шее выступили набухшие вены. Влагалище раскрылось, и из него показалась покрытая мокрыми волосиками макушка младенца. Затем Мария расслабилась, и головка скрылась.
— Ей… — тяжело дыша, сказала Мария, — не терпится родиться…
— Да, Мария.
«Они не потомки Примуса».
— Ей не терпится сделать первый вдох…
«Sancta Maria Sancta Dei Genitrix Sancta Virgo Virginum…»
— Хорошо, Мария, тужься.
Мария вытянула шею и посмотрела на Люссиль.
— Мама… это наше чудо…
«Mater Christi…»
— Давай, Мария, давай! — снова произнес доктор.
«Mater divinae gratiae…»
От потуг ее лицо стало сливового цвета, из-за крепко стиснутых зубов доносилось рычание.
— Еще раз!
— Я оставлю ее себе… — простонала она, впиваясь ногтями в запястья Люссиль.
— Не разговаривай. Тужься!
Влагалище на мгновение расширилось, детская головка показалась, затем снова скрылась.
Отец Криспин соскользнул со стула и упал на колени. Его причитания стали еще громче. «Mater purissima…»
