Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
— Пришел-таки, — чуть слышно прошептал Янко и засветился доброй улыбкой. Вольга тут же взгляд с брата на отца Михайлу перевел, а тот посмотрел на старейшину Воика: дедко лежал спокойно, и спокойно покачивалась седая борода поверх платна, в такт дыхания.
— Виста, присмотри за отцом, я во двор выйду встретить нового человека. Странно, что за дело у него ко мне из Киева?
Во дворе было свежо и солнечно, мокрая трава вмиг намочила босые ноги Вольги, а холодный воздух проник под просторные ноговицы и под платно, даже икры ног покрылись твердыми пупырышками.
Посреди двора, прищурив глаза от солнца — а солнце светило ему прямо в лицо из-за среза крыши, — стоял дружинник средних лет, светлоглазый и улыбчивый. На лбу дружинника Вольга приметил глубокий шрам — от удара мечом, наверно. Лицо доброе, приветливое. Вольга лишь мельком взглянул на дружинника: «Я его раньше не видел в нашем городе», — и замер от восхищения, глядя на стройного и сытого вороного коня под низким печенежским седлом. Конь тянулся мокрыми губами к мокрой траве, и его длинная грива спускалась до самой земли. Дружинник то и дело дергал за уздечку.
— Ты спрашивал дом кузнеца Михайлы? — обратился к незнакомцу отец. — Я слушаю тебя, княжий дружинник.
Тот шагнул навстречу и уздечку зачем-то протянул ему.
— Мое имя Власич. Я провожал твоего сына, кузнец Михайло, когда он уходил из Киева. Сказали мне, что ранен он, но живой. Кланяйся ему от Власича и передай, что привел я коня, которого он оставил на сохранность. Тороплюсь дозором в степь — узнать, далеко ли ушли печенеги, а на обратном пути непременно навещу его.
Удивлению Вольги не было конца — даже про утренний холод на подворье забыл! «Каков Янко! Коня как-то добыл, а не сказывал о том ни слова». Отец Михайло принял уздечку из рук дружинника, поблагодарил и пожелал в напутствие:
— Удачи тебе и твоим витязям, Власич. Отныне ты всегда найдешь под этим кровом тепло, пищу и доброе слово.
Власич в ответ склонил голову в поклоне:
— Спаси бог тебя, кузнец Михайло, за ласковую встречу. Непременно навещу Янка. Славный у тебя сын, кузнец, говорю без лести.
На мокрой траве остались темные следы — это Власич вышел со двора, сбив на землю серебристые капельки росы.
— Что там, отче? — спросил Янко, когда Вольга вслед за отцом Михайлой и ратаем Антипом переступил порог избы и остановился у кади с водой, где сидела мать Виста. Захотелось пить — пустое чрево просило хоть чего-нибудь.
— Дружинник Власич коня привел и сказывал, что твой.
— Я ждал его, отче, — ответил Янко, и Вольга увидел, торопливо глотая прохладную воду из тяжелого деревянного ковша, как по лицу брата пробежала светлая, словно луч солнца после долгого ненастья, улыбка. — Славно. Того коня я под печенегом взял, когда шел в Киев. Отдай, отче, коня ратаю Антипу, взамен потерянного в Белгороде, как дар от нас.
Ратай Антип вскочил с лавки, раскрыл глаза от удивления, и радость нежданная запрыгала в них искрами счастья. Отец Михайло хлопнул себя возбужденно по широким коленям прокопченными ладонями.
— И я о том же хотел просить тебя, сыне, да упредил ты меня! — Он подошел и обнял Антипа за вздрагивающие плечи. — Вот, друже, и конь у тебя есть. И живы мы после осады.
Но ратай Антип уже пришел в себя и сказал в великом сомнении:
— Возможно ли, Михайло, принять такой дар? Чем расплачусь я с тобой? Ведь и двор мой над Ирпень-рекой, наверно, печенегами весь порушен и пожжен.
Отец Михайло, не скрывая доброй усмешки, отмахнулся от напрасных волнений ратая, поспешил успокоить его:
— Плати мне и моим детям дружбой, Антип. Боле нам ничего не надо. Корыстью я никогда не промышлял, в закупы брать тебя не намерен. Возвратит Вершко резаны за сработанный вместе товар из железа, на них и поправишь двор свой. И не будем боле говорить об этом.
Антип молча глянул на свою жену — Павлина, смущенно улыбаясь, смотрела на старшую дочь — Ждану не трогал разговор взрослых, она сидела у изголовья Янка и, забыв, что они не одни в избе, счастливая, молча водила пальцами по руке Янка, которая лежала поверх рядна. Мать Виста подошла к Павлине и так же молча обняла ее за плечи, потом прошептала:
— Быть счастью нашим детям, Павлина…
И не заметили за разговорами, как отошел к мертвым старейшина Воик. Хватился отец Михайло, а он уже и не дышит: застыло недвижно теплое рядно, а на нем покоилась белая борода старейшины.
Обмыла его мать Виста, а ей помогали Павлина и Рута, снарядили в чистое платно и уложили на лавку в переднем углу. Вольга почти всю ночь тайком от взрослых плакал беззвучными слезами, свернувшись в темном и теплом углу за очагом, рядом с малым и несмышленым еще Вавилой.
Рано поутру Вольга вышел во двор освежить уставшую от горя голову и через некоторое время, в общем гомоне проснувшегося города, различил сперва отдаленные, а потом и совсем близко призывные крики:
— Посторонитесь, белгородцы! Дайте дорогу князю Владимиру!
От торга в их сторону ехала конная дружина, а впереди, на белом коне, восседал высокий и величественный всадник. Седые усы свисали на грудь, покрытую корзном небесного цвета.
Проворно метнулся Вольга в избу и крикнул через порог, забыв на время о мертвом деде Воике:
— Отче, князь Владимир мимо нашего подворья едет!
Отец Михайло привстал со скамьи — он сидел за столом, уронив голову на твердые и шершавые ладони, и скорбел о смерти старейшины, — вышел приветствовать князя Владимира. Поклонился, сказал учтиво, а грусть в голосе не мог пересилить:
— Будь здоров, княже Владимир. Почту за честь большую, если войдешь в мой дом — печаль у меня: скончался отец Воик. И сын Янко печенежской стрелой тяжко ранен, на постели мечется…
Князь Владимир ответил так же негромко:
— Будь здоров и ты, Михайло. Скорблю вместе с тобой о смерти старейшины Воика. Кабы знал, что при смерти он, в ночь приехал бы. Хочу посмотреть на него да мертвому по клониться за спасение Белгорода.
— Идем, княже Владимир, — пригласил отец Михайло и ступил в сторону, давая дорогу. — Приклони голову, княже, входная дверь в избу для твоего роста низковата.
Князь нагнул голову и ступил в натопленную избу, остановился, чтобы глаза свыклись с полумраком после солнечного света. Потом отошел от двери, и стало светлее. Старейшину он увидел на широком ложе, под белым покрывалом, поверх которого лежали загорелые и потому особенно заметные сухие длинные руки. Князь снял тяжелый шелом, обнажил седую голову и долго смотрел на белую бороду, на впалые щеки и длинные волосы, которые рассыпались по белому изголовью. Потом князь провел правой рукой по уставшим глазам, слегка придавив их, чтобы унять нудную боль под веками, и шагнул ближе к старейшине Воику. И удивился. Показалось, что старый Воик просто спит, что вот сейчас он сделает глубокий вздох и откроет глаза. Но старейшина молчал, плотно сдвинутые веки не дрогнули, когда из открытого дымника в избу влетел поток свежего ветра, принеся с собой запах мокрой полыни с близких землянок. Покой, вечный покой отражало теперь его худое и чуть посиневшее лицо, храня печать удовлетворения прожитой жизнью — умирая в тихом безмолвии, старейшина не мучился угрызениями совести.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
