Я достал с полки другую. «Холодный гость» Нектора Нему Лютого. Снова дыбоволосая книга, ведь Нему Лютый был одним из выдающихся писателей в жанре хоррор. Склонив голову на бок, я пробежал глазами по корешкам.
«Скелеты в кубрике» Галюцении Хлоднофриды.
«Двенадцать повешенных на полночном дереве» Фриггнара Нибелунга.
«Чернобашня» Стика Венинга.
«Подземелье горящих глаз» сестер Гроттустриц.
«Где поет мумия» Омира Бема Стоккера.
И так далее и тому подобное. Имена авторов не оставляли места сомнениям, здесь стоят сплошь дыбоволосые книги. Я переходил от полки к полке, одно за другим читал названия и наконец убедился: передо мной превосходная библиотека ужасов. Вероятно, самая обширная и ценная, какую я когда-либо видел.
Ну, возможно, кое-кто среди вас, мои верные друзья, не знают в точности, как в замонийской литературе обстоит дело с дыбоволосыми произведениями, а потому позволю себе краткий экскурс. Он будет не слишком большим и поможет понять мою радость.
Было время, когда считалось, что замонийская литература ужасов достигла своего предела. Уже были использованы все темы и персонажи, от которых мороз продирал по коже, а по ночам мучили кошмары: от безголового призрака и бродячих болотных зомби с Кладбищенских топей Дульгарда до кусающих за ноги чуланных демонов, которые обитают под лестницей в подвал. Писатели начали повторяться, наводняя страницы своих книг все теми же мумиями, призраками и кровопийцами, пока наконец их не перестали бояться даже школьники. Тиражи и прибыли резко упали. Издатели были в отчаянии и потому созвали всех авторов этого жанра, а также несколько прославленных букваримиков на конгресс, чтобы обсудить, как преодолеть наступивший кризис.
Конгресс проходил за метровой толщины стенами Гнилушковой крепости и за закрытыми дверями. И потому долгое время держалось в тайне, что же, собственно, там обсуждали и какие решения приняли. Но факт остается фактом: не прошло и полугода, как на рынке появились первые так называемые дыбоволосые книги и разом положили конец кризису замонийской литературы ужасов.
Эти книги были настолько действенными, внушали такой страх, что зачастую читатели, не закончив, с криком бросали их в угол и забирались под кровать — ведь иначе не выдержать. Говорят, из-за чрезмерного пристрастия к дыбоволосым произведениям отдельные любители хоррора вообще лишились рассудка и, посаженные в закрытые лечебные заведения, закатывали истерику, стоило им хотя бы издали показать какую-нибудь книгу — хотя бы поваренную.
Даже почтенные критики и литературоведы верили, что поразительное воздействие дыбоволосых книг основано на отточенных приемах их создателей. Объясняли это обычно так: дескать в ходе Гнилушкового конгресса величайшие мастера литературы ужасов открыли друг другу свои самые сокровенные приемы. Потом будто бы все эти приемы скомбинировали, чтобы создать новую, усиленную и много более действенную литературу хоррор. Такую, которая якобы могла порождать сверхъестественные фантомы, одолевавшие читателя в процессе чтения и даже самых бесчувственных превращавшие в поскуливающие клубки нервов. Замечу попутно: это положило также начало жуть-эпохе, в которую не только возникли дыбоволосые книги, но и на которую пришелся расцвет жуть-музыки Хулиасебденера Шрути.
Ходили слухи, будто иногда в потемках можно услышать, как охают и рыдают дыбоволосые книги. Открывались они со скрипом, как ржавые двери в давно забытые подземелья, где притаилось нечто неописуемое. Но стоило их открыть, как у них порой вырывался призрачный крик или омерзительный смех. Или же от них веяло холодом, полным шепотков ветром, какой гуляет за парчовыми портьерами в усыпальницах древних заколдованных замков, где, как говорят, обретаются неупокоенные души.
Во время чтения эти книги могли раствориться в воздухе, чтобы потом, хихикая, материализоваться в дальнем углу комнаты. Из их страниц могла выползти отрубленная десятипалая рука и, как паук, полезть на запястье читателю. После она падала в камин и там с воплем сгорала.
Текст дыбоволосых произведений состоял почти исключительно из слов и выражений, вызывающих неприятные ощущения. Окоченелый, сырой, костяной, склизкий, угрюмый, многоногий или личинкожрущий, замогильный глас или час призраков. Еще жуть-литература ввела в моду новообразования, в которых эти слова связывались воедино для усиления воздействия, как, например: склизко-окоченелый, угрюмо-знобкий или многострашный — уже при прочтении хотя бы одного такого волосы вставали дыбом. Благодаря этому зародившийся жанр и получил свое имя.
Чтение дыбоволосой книги напоминало прогулку по подземным казематам, которые обнаруживаешь за потайной дверью, когда пробьет полночь (причем в заброшенном сумасшедшем доме, где обретаются призраки неупокоенных серийных убийц), по заплесневелым, затянутым паутиной подвалам, которые исследуешь на свой страх и риск при колеблющемся свете свечи, а в темноте кругом попискивают красноглазые крысы и невидимые ледяные щупальца стараются схватить тебя за коленку.
На каждой странице дыбоволосой книги, в каждой главе, в каждом предложении читателя подстерегал кошмар, — хотя бы в виде жуткого оборота речи, от которого кровь стыла в жилах. Будто нервы тебе сучили и скручивали, и ты то и дело вздрагивал от ужаса. Там! Это чья-то ладонь на оконном стекле? Может, рука подлого грабителя могил, который уже разворотил расположенное неподалеку кладбище прокаженных, а ведь ему надо и впредь снабжать телами помешанную ужаску-букваримика из лаборатории неподалеку… из той самой лаборатории, откуда по ночам несутся кошмарные крики… Нет, это всего лишь кленовый лист, ветром прижатый к стеклу. Да, лист, но как похож на лапу полоумного простачка, который всякое полнолуние отправляется на поиски новых экспонатов для своей коллекции скальпов. Может, это он заглядывает сейчас в гостиную? Ха! Не его ли рука схватила тебя за горло? Нет, всего лишь кашне, которое ты обернул вокруг шеи, ведь при чтении всегда охватывает могильный холод. Ты ли обернул кашне? И вообще — кто вокруг кого обернулся?
Перепуганный читатель опускает книгу и грызет ногти. Не отложить ли ее? Закопать? Сжечь? Замуровать? Но какое напряжение! Вон! Одинокий удар колокола из дальнего далека будто по покойнику, будто звякнула в колокольчик закутанная в черный плащ старуха с косой, которая пришла, чтобы… Нет, это только стакан из-под вина, который ты случайно задел локтем. Холодными горошинами катится пот, все до последнего волоски на теле встают дыбом, сердце колотится у самого горла — и страницы лежащей на коленях дыбоволосой книги переворачиваются сами собой, так неожиданно, так пугающе, что тебя хватает кондрашка.
Лично мне, дорогие друзья, хотелось бы верить, что подобное воздействие достигалось исключительно средствами литературы, но, разумеется, это не так. Поразительная правда открылась лишь десятилетия спустя, когда один писатель, принимавший участие в кризисном Гнилушковом конгрессе, решил на смертном одре облегчить себе душу.
