Макэллиот усмехнулся.
— Да, Ломала. — Он поднял правую руку. — Так он называл свою руку, которой мог сломать человеку шею. Фирменный знак, так сказать.
Мейсон содрогнулся, похолодев от воспоминания о том, как, вбежав в комнату Райли, он увидел руку Натли, душившую ее. Если бы не Беа… если бы он опоздал на несколько минут…
— Мы должны узнать, кто нанял Натли, — сказал он.
Макэллиот был с ним согласен.
— Натли не из тех, кто называет имена, вот почему у него всегда была работа. Строгое соблюдение тайны — единственное, в чем он был честен.
— Судя по тому, что мы не слышали, чтобы кому-то из джентльменов свернули шею, — сказал Мейсон, — Натли еще рассчитывал получить свои деньги.
— Поэтому он и выполнял заказ, — подтвердил Макэллиот. — Иначе он не пытался бы убить вашу мисс, если бы не думал, что ему заплатят.
— Ах да. День поработал, за день получил, — заметил Мейсон.
— Таков был Натли, — сказал сыщик.
— Так что тот, кто хотел убить Райли, все еще где-то здесь.
— Должно быть. Хотя странно, у Натли был целый год, чтобы убить ее, но вы сказали, что, пока она не переехала к вам, были только неприятности, чтобы заставить ее отказаться от театра и уехать из Англии.
— Да, — подтвердил Мейсон.
— Так, — продолжал строить предположения Макэллиот. — Почему ее переезд в ваш дом заставил Натли действовать? Почему потребовалось так срочно убить ее?
Они молча сидели, погруженные каждый в свои мысли. Наконец Макэллиот заговорил:
— Ясно одно, смерть Натли не остановит этого типа. Как мне подсказывает мой опыт, его действия станут более непредсказуемыми. Ваша мисс по-прежнему в опасности.
Мейсон вскочил. Схватив колокольчик, он вызвал Бел-тона. Когда появился дворецкий, Мейсон спросил:
— Белтон, где мисс Райли?
— Она еще не вернулась от леди Марлоу, милорд, — ответил Белтон.
Мейсон взглянул на Макэллиота.
— Она думает, что ей ничто не грозит. Я должен предупредить ее и привезти сюда.
— Это не очень удачная мысль, милорд, — сказал сыщик.
— Вы правы, — согласился Мейсон. — Я отошлю ее подальше отсюда.
На этот раз Райли не ускользнуть из-под его опеки. Он встал и протянул руку сыщику:
— Извините меня. Я должен спасать леди.
— Где эта женщина? — повторила Райли. — Вот эта, что на портрете?
— Так вы помните ее, — ответила графиня. — Помните мою дочь?
Ее дочь? У Райли сжалось горло. Если Элиза — дочь графини, то тогда Райли… Комната поплыла перед ее глазами, и она, чтобы не упасть, ухватилась за спинку ближайшего стула. Графиня бросилась к ней.
— Вам тяжело пережить это, понимаю. Я сама еле держалась на ногах вчера после нашей встречи.
— О чем вы говорите? — с трудом спросила Райли, все еще не желая поверить в происходящее.
— Ивертон оказался прав: у вас ее осанка, ее манеры, ее глаза, — сказала графиня.
Райли покачала головой:
— Не знаю, о чем вы толкуете, миледи.
— Не надо притворяться передо мной, девочка. Вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Неужели так трудно признаться, что вы — моя внучка?
Райли продолжала трясти головой:
— Почему вы так уверены?
— Я и не поверила, когда герцог приехал ко мне на прошлой неделе и рассказал о вас.
— Герцог? Какое отношение он имеет ко всему этому?
— Если кто-нибудь и мог узнать ребенка Элизы, так только он. Вероятно, даже лучше, чем своего собственного. — Графиня замолчала и посмотрела на портрет дочери. — Он очень любил ее. Я не понимала, как сильно, пока Элиза не уехала. Он бы защитил ее… и вас, если бы только я не была так упряма. — Графиня усмехнулась. — Фамильная черта Фонтейнов, видимо, присуща всем нам троим.
— Фонтейн? — прошептала Райли, и дрожь пробежала по ее телу.
— Да, это моя девичья фамилия. Элиза взяла ее, приехав во Францию. Поэтому я в конце концов и нашла ее.
— Вы прислали письмо, — сказала Райли. В ее памяти возник ливрейный слуга с письмом в руке. Она посмотрела на портрет маркиза — на заднем плане слуга держал лошадь, слуга в такой же ливрее. — Вы прислали деньги и карету, чтобы она вернулась сюда.
Графиня кивнула.
Райли собралась с духом и задала вопрос, ответ на который ждала все эти годы:
— Где она?
Вопрос, казалось, застал графиню врасплох.
— Где Элиза? — настойчиво повторила Райли и, отойдя от графини, остановилась на середине комнаты. — Где моя мать? Охотится в Шотландии? Спит наверху после весело проведенного вечера? Или она в Брайтоне, наслаждается морским воздухом?
Графиня молча смотрела на нее.
— Я не должна спрашивать, где моя мать? — продолжала Райли. — Если вы привезли меня сюда, то, конечно, понимали, что я спрошу о ней.
— Вы не знаете? — чуть слышно спросила графиня.
— Не знаю чего?
— Дитя, твоей матери здесь нет. И все эти годы ты не знала, — с грустью и удивлением прошептала она.
— А что я должна была знать? — спросила Райли. — Моя мать бросила меня.
— Нет, Райли, нет.
— Вас там не было, — возразила Райли. — Спросите ее сами, спросите Элизу, почему она оставила меня там. Почему отказалась от своего единственного ребенка, чтобы его продали на улицах Парижа.
— Я не могу. — Графиня дрожала от волнения.
Очевидно, леди не хотелось признать, что ее дочь оказалась способной на такой бессердечный поступок.
— Не можете или не хотите? — настаивала Райли.
Графиня повернулась, и Райли увидела в ее глазах слезы.
— Я не могу, дорогая моя девочка, потому что твоя мать так и не вернулась домой. Она погибла по дороге, едва ступив на землю Англии.
Почти час Райли и графиня делились своими печальными историями.
— Почему вы уверены, что я ваша внучка?
— Кроме явного сходства, манер и зеленых глаз Фонтейнов, это подтверждает и твое имя. Когда ты наконец назвала себя вчера, я почувствовала, что Элиза смеется надо мной из могилы.
— Мое имя?
— Да, Райли. Это я предложила так назвать ее незаконнорожденного ребенка. Я была в гневе, а она, очевидно, запомнила его.
Райли все еще не понимала, как ее имя может служить доказательством.
— Райли — это фамильное имя?
Графиня рассмеялась.
— В некотором смысле. — Она указала на портрет своего мужа. — Видишь этого зверя слева?
