Все это – завихрения и воронки, гигантские плотные снежки и отдельные хлопья – плясало под музыку тоненькой костяной флейты, находившейся в умелых руках Этиоля Эхомбы.
– Ну, пошли! – воскликнул пастух, оглянувшись на Симну, который с открытым ртом стоял и глядел на всепоглощающее белое чудо. – Не будем терять времени. Я ведь не могу играть вечно. – Он улыбнулся той теплой, понимающей и ободряющей улыбкой, которую северянин так хорошо знал. – Как ты совершенно правильно и непрестанно указывал на протяжении нескольких последних дней, здесь весьма холодно. Если у меня закоченеют губы, то я не смогу играть.
Как будто в подтверждение серьезности слов пастуха в ту же минуту вокруг снова начался буран, снег стал ровно и скучно падать с небес, а солнце полностью скрылось.
– Пора бы тебе, братец, уже понять, что меня слушать нечего. Продолжай играть, продолжай! – Симна полез через сугpoбы, догоняя друга.
Повернув на север, Эхомба снова приложил флейту к губам и начал дуть. Его проворные пальцы бегали по поверхности инструмента, ритмично открывая и закрывая высверленные дырочки. Благозвучная музыка, вновь наполнившая воздух, была легкой и почти изысканной. Это развеселило буран, и снежинки отозвались. Как раньше, буйство фантазии охватило погоду, изгибая и искривляя все вокруг тысячами восхитительных форм, возникающих всего лишь из замерзшей воды.
Путешественники продвигались вперед, а пастух с помощью своей музыки продолжал ваять из метели поразительные формы, бесконечно причудливые и полные очарования. Но сколь ни поразительно было это зрелище, спутникам Эхомбы гораздо больше радости доставляло солнце, лучи которого пробивались вниз. Через некоторое время Симна понял, что уже может снять кое-какую одежду. Алита делал прыжок и отряхивался, прыгал и отряхивался, покуда даже кончики его гривы не обрели былой пушистости.
Что же до Хункапы Аюба, то он плясал и вертелся с не меньшей радостью, чем снег, и его лицо излучало блаженство. Однако даже в этом состоянии он был не настолько рассеян, чтобы не замечать дороги. Здесь, заявлял проводник, указывая на особенно большую глыбу гранита, нам надо повернуть налево, а тут мы на время оставим речку и проберемся по откосу.
Идти путешественникам было все легче, хотя остановиться и перевести дух по-настоящему они не могли. Симна пристально следил за долговязым другом, отлично помня предупреждение Эхомбы. Как долго он сможет дуть в эти флейту? Ходьба и игра, каждая в отдельности, требовали сил и выносливости, а того и другого у членов маленькой экспедиции было немного. Эхомба не являлся исключением. Как и все, он замерз и устал. Обманчивые остатки энергии позволяли ему продвигаться вперед, однако пастух не бессмертен; без пищи и отдыха он неизбежно свалится от истощения.
Несмотря на то что солнце продолжало выглядывать из-за спиральных столбов танцующего снега, Симна остро чувствовал присутствие огромных тяжелых туч над головой. Лишившись вдохновляющей музыки, снег, валивший из этих облаков, снова ляжет плотным, липким покровом, из которого, возможно, нельзя будет выбраться. Он желал своему высокому другу сохранить как можно больше сил и пытался припомнить давно забытые мелодии народных песен на тот случай, если музыкальное вдохновение начнет покидать пастуха.
Эхомба играл на протяжении оставшегося утра и весь день. Осознавая зыбкость своего положения, путешественники не остановились, чтобы пообедать, но продолжали идти. Они решили передохнуть, когда отдых потребуется Эхомбе. До тех пор было значительно важнее продвигаться вперед, нежели есть. Их тела взывали о пище, которую можно переработать в тепло, однако путники не обращали внимания на требования своих желудков. Потом будет достаточно времени для чревоугодия. Потом, когда они целыми и невредимыми спустятся с гор, будет достаточно времени для всего.
Эхомба начал пропускать ноты, фальшивить, сбиваться с ритма, но ликующий Хункапа стал прыгать с еще большим усердием, чем раньше.
Своим мнением Симна шепотом поделился с котом:
– Я бы подумал, что простак сошел с ума, если бы ему было с чего сходить. Что это на него нашло?
– Видимо, его особенно вдохновила мелодия, которую Эхомба сейчас исполняет, – рассудительно ответил большой кот.
– Удивительно, что он ее слышит. Последний час или около того Этиоль играет все тише и тише. Боюсь, наш друг начинает выдыхаться.
Северянин был прав. У Эхомбы почти не осталось сил, его пальцы сводило от перебирания дырочек на флейте, а губы онемели от дутья. Однако Алита тоже был прав. Их мохнатый следопыт действительно ощущал вдохновение, но не только из-за игры пастуха. Когда Симна и левгеп приблизились к прыгающему и колобродящему проводнику, они и сами поняли причину. Хункапа Аюб подтвердил ее, радостно промычав в их окоченевшие от холода уши:
– Идти вниз! Теперь идти вниз; вниз, вниз, вниз!
Впереди расстилались покрытые снегом склоны, ничем не отличавшиеся от белого ландшафта, по которому путешественники пробирались на протяжении последних нескольких дней, за одним существенным исключением: они спускались вниз. Кроме того, ручей, вдоль которого путешественники время от времени шли, теперь явно набирал скорость, обрушиваясь чередой хрустально-чистых водопадов, устремляясь к какой-то далекой реке, будто сама вода каким-то образом улавливала близость более мягкого и благоприятного климата.
Облака и туман по-прежнему клубились вокруг путников. Спуск давал им возможность увеличить скорость без дополнительного напряжения сил и расслабить натруженные ноги. Падающий снег не прекращал свой чудесный вальс, а неуверенная музыка Эхомбы порождала в воздухе все новые узоры и композиции. С той лишь разницей, что кружащиеся снежинки начали оставлять все больше пространства чистому небу и солнцу.
К вечеру они покинули альпийские леса и оказались на склонах, густо покрытых кизилом, дубами и вязами. Снега поубавилось, и цветы снова украшали землю среди деревьев и кустарников. Когда Эхомба наконец оторвал флейту от губ, сверху упала дюжина последних снежинок. Исполнив миниатюрный искристо-белый балет, они закружились перед лицом пастуха, помедлив в мягких объятиях пролетавшего ветерка и отвесив ему важный поклон. Затем одна за одной упали на теплую, плодородную землю и растаяли без следа, оставив лишь крохотные призраки снежинок, которые через миг превратились в испаряющиеся капельки влаги.
Заботливый Симна тут же забежал вперед, чтобы заглянуть в лицо другу.
– Ну как ты, братец? Как себя чувствуешь?
– Ум… мо… – Пошарив за спиной, пастух сделал длинный, медленный глоток из фляги. Облизнув губы, он несколько раз сжал и разжал их, прежде чем снова попытаться ответить. – У меня во рту пересохло. А так все в порядке, Симна. Спасибо, что поинтересовался. И мне очень хочется есть.
– Нам всем хочется есть. – Северянин поискал глазами черного кота. Алита чесался об услужливое дерево и урчал, как старое водяное колесо. – Эй, киска! Как насчет того, чтобы нам с вами сходить на охоту?
Прежде чем Алита успел ответить, Хункапа Аюб уже стоял перед Симной и возбужденно размахивал руками:
