– Я не верю, что она хотела тебя продать, – прошептала она.
Айвэн скривил губы в горькой усмешке.
– За нее не переживай. Она получила куда больше, чем могла мечтать. Я успокаиваю себя только тем, что бабке я обошелся недешево.
Его сарказм не мог обмануть Люси. Продан собственной матерью! Даже если эта женщина хотела сделать ему добро, какой же острой болью это должно было отозваться в нем…
Не думая, она подошла к Айвэну и коснулась его руки, но он тут же отстранился.
– В Сомерсет поедем завтра, – сказал он, поворачиваясь к двери.
– Айвэн, не уходи. Не уходи, пожалуйста. Нам надо поговорить.
– Тебе нужно отдыхать, – возразил он.
– Не нужен мне никакой отдых. Я не больна.
– Сегодня утром ты была совсем больной.
– Эта болезнь преходящая. Она скоро пройдет.
Он задержался в двери и обернулся к ней.
– Ты что, действительно хочешь ребенка?
– Конечно, хочу!
– Почему?
– Почему? – Люси внимательно посмотрела на него. Даже в темноте ей показалось, что глаза его поблескивают настороженно. И это можно было понять. Собственная мать отказалась от него. Что же удивительного в том, что он не доверяет Люси? Но не дай бог ей сейчас ответить невпопад! – Я хочу этого ребенка, потому что люблю детей, – осторожно начала она. – Потому что, как большинство женщин, я не могу почувствовать себя полноценной женщиной, не познав счастья материнства. Но мне нужен не просто ребенок от любого мужчины, – добавила она. – Мне нужен этот ребенок. Я люблю этого ребенка, потому что он твой!
Ее голос сорвался, но лицо Айвэна оставалось непроницаемым. Когда же он заговорил, сарказм в его голосе окончательно доконал Люси.
– А ведь каких-то два месяца назад ты не хотела выходить за меня замуж. И ты думаешь, я тебе поверю? – Он грустно усмехнулся. – Мне кажется, Люси, нам обоим будет лучше, если мы вообще забудем о чувствах.
Чтобы скрыть свое разочарование, Люси дала волю возмущению. А что еще ей оставалось?
– И как ты собираешься этого добиваться, скажи на милость? Или ты хочешь сказать, что больше не будешь со мной спать?
Айвэн нахмурился.
– А ты хочешь сказать, что теперь, когда ты беременна, я тебе больше не нужен?
– Нет! Конечно, ты мне нужен! – Она даже покраснела от собственного признания. – Но я не поверю, если ты скажешь, что, когда мы вместе, ты ничего не испытываешь. Или ты попытаешься теперь делать это без всякого чувства?
Айвэн сжал зубы, и она поняла, что попала в точку. На скулах его снова заходили желваки.
– Мне кажется, ты путаешь страсть с любовью. Но похоть – не любовь. Желание – вообще штука недолговечная. И я тебе не советую рассчитывать на большее.
Слова эти ударили ее как пощечина. У Люси перехватило дыхание, она даже отшатнулась. Он ведь слышал ночью ее признание в любви! И теперь пользуется этим, чтобы побольнее ранить.
И, надо сказать, ему это неплохо удается…
Люси призвала на помощь всю свою волю. Он не должен догадаться, как ей больно!
– Склоняюсь перед твоими глубокими познаниями в любви, – сказала она с не меньшим сарказмом. – Что до поездки в Сомерсет, можешь не беспокоиться. Я прекрасно доеду одна. Дела в Лондоне намного важнее, я в этом не сомневаюсь.
– Я и не беспокоюсь. Просто я сознаю, что был плохим мужем, и теперь намерен исправиться, – заявил Айвэн так, словно не желал больше обсуждать эту тему.
Люси отвернулась. Он спокоен, как стена! А ее сердце кровоточит, как от смертельной раны…
– Что же, спокойной ночи, – пробормотала она, забираясь под простыню и натягивая ее до самого подбородка.
Люси молила бога, чтобы он поскорее ушел. Иначе она не сможет сдержать слезы и выдаст себя с головой.
Айвэн стоял у двери, держась за ручку, и смотрел на жену. Он не мог понять, зачем сюда вернулся, чего добивался. Перепугался, что ей плохо? Действительно, таким беспомощным, как в те несколько отчаянных мгновений утром, он себя еще не чувствовал. Но когда он узнал причину ее недомогания, испуг уступил место ярости. Он снова почувствовал себя преданным.
И ему понадобился целый день, полночи и бутылка виски, чтобы понять: в ее беременности он виноват больше, чем она. Надо было думать о последствиях, как он это делал всегда. Ведь он не мальчишка, в конце концов! И вот теперь она носит в себе наследника на радость старой ведьме…
Но если он вернулся сюда, то зачем опять бежит? Ведь он может остаться, раздеться и лечь рядом с ней. И хотя она сердится на него, он очень быстро растопит ее злость и наполнит ее страстью. В этом Айвэн не сомневался. Но только в этом. В том, что касалось Люси, это было единственное, в чем он не сомневался. Она желала его почти с такой же силой, с какой желал ее он.
Айвэн смотрел на плавные изгибы ее тела под простыней и знал, что она тоже смотрит на него. Если он сейчас подойдет и обнимет ее, она, конечно, будет сопротивляться. И он это поймет. Но в конце концов она сдастся, и он заставит ее наслаждаться.
А если Люси опять заговорит о любви?
От одной этой мысли на лбу у него выступила испарина. Ему не нужна ее любовь! Ему не нужна ничья любовь!
Айвэн никогда не верил в любовь. Он знал: если что-то и существует между мужчиной и женщиной, то это в лучшем случае смесь похоти и привязанности. А в худшем – западня, в которую он никогда не попадал. Он не такой дурак. Да, конечно, есть женщины, искренне любящие своих детей. И ему хотелось верить, что Люси тоже будет любить их ребенка. Он не мог допустить мысли, что у его ребенка будут такая мать и такая бабка, как у него.
Но любовь между мужчиной и женщиной? Нет! Конечно, она ему нравится, но не более. Он желает ее – но он ее не любит. А она не любит его.
Как бы то ни было, что-то надо делать. Или ложиться с ней, или уходить. Но он все никак не мог решиться. В этот момент Люси зашевелилась, и от страха Айвэн тут же принял решение. Он поспешно вышел прочь, хлопнув дверью сильнее, чем хотел.
И ему стало еще хуже. Он знал женщин и был уверен, что Люси сейчас заплачет, хотя она вовсе не плакса. Айвэн задержался у двери, прислушиваясь, но всхлипываний не услышал и пошел по коридору столь же перепуганный, как и тогда, когда ей было нехорошо. Он не мог помочь Люси, когда ей было плохо утром, и он не может помочь ей сейчас… И почему у них все так сложно? Раньше с ним такого не бывало. И он решил, что с ним такого не будет и впредь.
Когда дверь хлопнула, Люси уткнулась лицом в подушку и разрыдалась. Она содрогалась всем телом, но не издавала ни звука. Он не должен этого слышать. Она зарылась в простыни и излила молчаливой подушке все свое горе, всю свою боль.
