Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
— Я его ни разу не видела.
— Что?! — Он уставился на нее, открыв рот. — Но… Как же…
— Я сама танцевала до замужества, — тем же монотонным,невыразительным голосом продолжала она. — А теперь…
— Не вариться же, право, всю жизнь в одном котле! — вставилее муж.
— Балет! — Она повела плечом. — Я знаю все его секреты. Онмне неинтересен.
— О!..
Клоду Уикему понадобилось некоторое время, чтобы вновьобрести свой апломб, после чего он продолжил прерванные рассуждения.
— Кстати, о человеческих жизнях, — сказал мистерСаттертуэйт, — и об экспериментировании над ними. Все-таки этот экспериментдорого обошелся России!
Клод Уикем круто развернулся в его сторону.
— Я знаю, кого вы сейчас вспомнили! — вскричал он. —Карсавину! Бессмертную, единственную Карсавину! Вы видели, как она танцевала?
— Трижды, — сказал мистер Саттертуэйт. — Два раза в Париже иодин в Лондоне… Ее невозможно забыть!
Он произнес это чуть ли не с благоговением.
— Я тоже видел ее на сцене, — сказал Клод Уикем. — Мне былодесять лет, и дядя как-то взял меня с собой в театр. Она была божественна! Ябуду помнить ее до конца дней своих!.. — И он в сердцах зашвырнул в клумбунедоеденную булочку.
— В одном берлинском музее есть ее статуэтка, — сказалмистер Саттертуэйт. — Отличная работа, передает ощущение этой ее необыкновеннойхрупкости — будто она может рассыпаться от одного-единственного прикосновения.Я видел, как она танцевала в «Лебедином озере», видел ее Коломбину и умирающуюнимфу…[75] — Он помолчал, качая головой. — Это была гениальная балерина!Пройдут годы и годы, прежде чем родится другая такая… И ведь она была еще такмолода! А погибла нелепо и бессмысленно в первые же дни революции.
— Безумцы! Дураки! Обезьяны!.. — захлебываясь чаем, рычалКлод Уикем.
— Я училась вместе с Карсавиной, — сказала миссис Денмен, —и довольно хорошо ее помню.
— Она была… прекрасна, да? — спросил мистер Саттертуэйт.
— Да, — тихо сказала миссис Денмен. — Она была прекрасна.
Когда Клод Уикем наконец отбыл, Джон Денмен вздохнул с такимоблегчением, что его жена рассмеялась.
— Я вас понимаю, — кивнул мистер Саттертуэйт. — Но, несмотряни на что, этот юноша умеет писать настоящую музыку.
— Да? — сказал Денмен.
— Несомненно. Другое дело, надолго ли его хватит.
— То есть? — не понял Денмен.
— К нему слишком рано пришел успех — юношам это, какправило, вредит. Я не прав? — Он обернулся к мистеру Кину.
— Вы всегда правы, — сказал мистер Кин.
— Пойдемте в мою комнату, — пригласила миссис Денмен. — Тамнам будет удобнее.
Она первая направилась к лестнице, остальные последовали заней.
При виде китайской ширмы у мистера Саттертуэйта перехватилодыхание. Он поднял глаза и обнаружил, что миссис Денмен наблюдает за ним.
— Вы, говорят, всегда правы, — задумчиво кивнув, проговорилаона. — Что вы скажете о моей ширме?
В ее вопросе ему вдруг послышался некий потаенный смысл, и,отвечая, он слегка волновался.
— Она… — он запнулся, подыскивая слова, — восхитительна.Более того, она бесподобна.
— Вы правы! — Сзади подошел Денмен. — Мы ее купили вскорепосле нашей женитьбы. Она досталась нам за десятую часть настоящей стоимости, ивсе равно нам пришлось потом год выкарабкиваться из долгов. Помнишь, Анна?
— Да, — сказала миссис Денмен. — Помню.
— Собственно говоря, нам вообще не стоило ее покупать — вовсяком случае, тогда. Теперь, конечно, другое дело. На днях на аукционе Кристираспродавали прекрасные китайские вещицы, тоже лаковые. Как раз то, что надодля этой комнаты — можно было бы обставить ее всю в китайском стиле, а старуюмебель убрать. Так представьте, Саттертуэйт, моя жена даже слышать об этом незахотела!
— Мне нравится моя комната именно такой, — сказала миссисДенмен и посмотрела на мужа.
Мистеру Саттертуэйту опять почудилось, что эти слова — иэтот взгляд — таят в себе некий скрытый смысл, но он опять не смог егоразгадать. Оглядевшись, он впервые обратил внимание на то, что в комнате нетничего личного — ни фотографий, ни цветов, ни безделушек — вообще никакихпризнаков того, что она принадлежит живому человеку. И если бы не китайскаяширма, так явно ни с чем не вязавшаяся, ее можно было бы принять за образецмеблировки гостиной в каком-нибудь мебельном магазине.
Когда он поднял глаза, хозяйка, чуть наклонясь вперед,смотрела на него с улыбкой.
— Слушайте, — сказала она. На секунду в ней проступилочто-то не английское, чужестранное. — Говорю это вам, потому что вы поймете.Когда мы покупали эту ширму, мы платили за нее не только деньгами — любовью. Мылюбили ее за то, что она была такая восхитительная и бесподобная — и ради этойсвоей любви отказывались от многого другого, в чем мы тогда очень нуждались — ичего у нас не было… А за те китайские вещицы, о которых говорит Мой муж, мыможем заплатить только деньгами — потому, что больше у нас ничего нет.
Денмен рассмеялся.
— Ну, как знаешь, — сказал он, однако тон его выдавал легкуюдосаду. — Все равно среди английской мебели она не смотрится. Мебель, конечно,хорошая, добротная и настоящая — как-никак, «хепплуайт», а не какая-нибудьподделка! — но в общем-то ничего особенного.
Она кивнула.
— Особенного ничего. Добротная, настоящая и английская, —тихо произнесла она.
Мистер Саттертуэйт пристально взглянул на нее. Кажется, онначинает улавливать за ее словами упрямо ускользающий смысл. Английская мебель…Яркая красота китайской ширмы… Ах нет, он снова упустил нить.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
