Я видела, что Мариус теряет самообладание.
«Отлично, – сказала я, – мы понимаем, что вамнужно и почему вас заставили поверить, что мы сможем удовлетворить вас. Прошувас, пожалуйста, выйдите в сад, дайте нам поговорить. Отнеситесь к нашему домус уважением. Не трогайте наших рабов».
«Мы и не помышляли об этом».
«Мы скоро вернемся».
Я схватила Мариуса за руку и потащила вниз по лестнице.
«Куда ты? – прошептал он. – Намертво скрой всеобразы! Они не должны ничего заметить!»
«Не заметят. А оттуда, где мы будем с тобой разговаривать,они ничего и не услышат».
Кажется, он уловил суть моих слов. Я провела его в укрытиеоставшихся без изменений Матери и Отца, закрыв за собой каменные двери. Япотянула Мариуса за спины сидящих царя и царицы.
«Наверное, они слышат их сердца, – прошептала я почтинеслышным шепотом. – Но, может быть, нас за этим звуком они не услышат.Так, их придется убить, уничтожить всех до единого».
Мариус пришел в изумление.
«Послушай, ты же знаешь, у нас нет другого выхода! –сказала я. – Ты должен убить их, как и им подобных, если они еще разприблизятся к нам. Что тебя так шокирует? Готовься. Самый простой способ –разрезать их на части и сжечь».
«Ох, Пандора», – вздохнул он.
«Мариус, что ты так трясешься?»
«Я не трясусь, Пандора, – сказал он. – Я предвижу,что этот поступок приведет к необратимым переменам во мне самом. Убивать, когдая испытываю жажду, содержать себя и тех, кого кто-то должен как-тосодержать, – этим я давно занимаюсь. Но стать палачом? Уподобитьсяимператору, сжигающему христиан? Объявить войну этой расе, этому ордену, этомукульту, занять такую позицию!»
«Выбора нет, ну же! В комнате, где мы спим, много красивогооружия. Возьмем большие кривые мечи. И факел. Подойдем к ним, извинимся за то,что приходится им сообщить, – и вперед!»
Он не ответил.
«Мариус, ты что, собрался отпустить их, чтобы за нами пришлиостальные? Корень нашей безопасности лежит в уничтожении каждого, кто обнаружитнас и царя с царицей».
Он медленно отошел от меня и встал перед Матерью. Он смотрелей в глаза. Я знала, что он безмолвно обращается к ней. И знала, что она неотвечает.
«Существует другая возможность, – сказала я, –вполне реальная».
Я поманила его к себе, за спины царя и царицы – в самоебезопасное, на мой взгляд, место, чтобы строить заговоры.
«Какая?» – спросил он.
«Отдать им царя и царицу. И мы с тобой станем свободны. Онибудут ухаживать за царем и царицей с религиозным рвением! Может быть, царь ицарица даже позволят им испить…»
«И речи быть не может!» – заявил он.
«Я тоже так думаю. Мы никогда не сможем чувствовать себя вбезопасности. А они будут носиться по миру, как сверхъестественные грызуны.Третьего плана у тебя нет?»
«Нет, но я готов. Мы применим огонь и меч вместе. Ты сможешьочаровать их обманными речами, пока мы будем приближаться с оружием ифакелами?»
«О да, конечно».
Мы прошли в спальню и подняли большие кривые мечи – остронаточенные, привезенные из арабских пустынь. От того факела, что горел уподножия лестницы, мы зажгли новый факел и вместе поднялись наверх.
«Придите ко мне, дети, – громко сказала я, входя вкомнату, – придите, ибо то, что мне предстоит вам открыть, требует светаэтого факела, и скоро вы узнаете священное предназначение этого меча. Как выблагочестивы! – Мы оказались перед ними. – Как вы молоды!»
Внезапно их охватила паника, и они тесно прижались друг кдругу. Тем самым они до того упростили нашу задачу, что мы справились с ними всчитанные минуты – поджигали одежды, отсекали руки и ноги, не обращая вниманияна их жалобные крики.
Никогда еще до этого я не использовала в такой степени своюсилу, скорость и волю. Бодрящее занятие – бить их сплеча, подносить факел,рубить их, пока не упадут, пока не лишатся последних признаков жизни. При этоммне не хотелось, чтобы они страдали.
Поскольку они были молодыми, очень молодыми вампирами,потребовалось довольно длительное время, чтобы сжечь кости и убедиться, что ониполностью превратилось в пепел.
Но наконец все было кончено, мы с Мариусом вдвоем стояли всаду, перепачканные сажей, глядя на стелющуюся по земле траву, пока своимиглазами не убедились, что весь прах развеян по ветру.
Вдруг Мариус отвернулся и быстро пошел прочь, спустился полестнице и вошел в святилище Матери.
Я в панике помчалась за ним. Он держал в руках факел иокровавленный меч – сколько же было крови! – и смотрел Акаше в глаза.
«О нелюбящая Мать!» – прошептал он. Его лицо покрывали пятнакрови и въевшейся сажи. Он перевел взгляд на пылающий факел, а затем – опять нацарицу.
Акаша и Энкил ничем не дали понять, что знают о состоявшейсянаверху бойне. Они не выказывали ни одобрения, ни благодарности, ни какой бы тони было осмысленной реакции. Они не дали понять, что видят факел в его руке илиже читают его мысли.
Это был конец Мариуса, конец того Мариуса, которого я в товремя знала и любила.
Он решил не покидать Антиохию. Я настаивала на том, чтобыуехать и увезти их с собой навстречу невероятным приключениям, чтобы посмотретьчудеса мира.
Но он отказался. У него остался один долг: лежать в засаде,поджидая остальных, пока он не убьет всех до единого.
Целыми неделями он не разговаривал и не двигался, пока я неначинала трясти его, – тогда он умолял оставить его в покое. Он поднималсяиз могилы лишь для того, чтобы сидеть и ждать с мечом и факелом в руках.Положение стало невыносимым Шли месяцы…
«Ты сходишь с ума. Нужно увезти их отсюда!» – в конце концовзаявила я.
Однажды ночью, страдая от злости и одиночества, я поглупости выкрикнула:
«Хотела бы я избавиться и от тебя, и от них!»
Уйдя из дома, я не возвращалась три ночи.
Я спала в темных местах, которые находила для себя безтруда. Думая о нем, я неизменно представляла себе, как он неподвижно сидит вдоме, совсем как они, и боялась.
Если бы он знал, что такое истинное отчаяние; если бы онстолкнулся с тем, что мы теперь называем «абсурдом». Если бы он лицом к лицустолкнулся с пустотой! Тогда бы он не пал духом из-за этой бойни.
