class="p1">— Понимаешь, она не хотела тебя ранить, потому и молчала. Хотела сперва разобраться в себе.
— Разобралась? — бросаю я хмуро.
Милана в ответ усмехается:
— Думаю, да.
Я поднимаю глаза на неё. Жду, что последует дальше. Милана подходит к столу и садится.
— Такая страсть, как у них, не проходит бесследно, — произносит задумчиво, — Я ожидала чего-то подобного. А ты, разве нет?
Я не могу уложить в голове это слово — «полгода». Выходит, с зимы? Она врёт мне с зимы?
— И всё это время у них… отношения? — говорю, глядя перед собой.
Милана вздыхает:
— Ты пойми, я не знаю всего! Помню только, как Вита пришла ко мне как-то раз. Вся взбудораженная, взгляд сумасшедший. Говорит мне: «Он здесь! Мой Никита вернулся».
От боли меня аж корёжит:
— Прям так и сказала: «Мой Никита?».
— Ой, прости! — выдыхает Милана, — Не хотела задеть! Ну, ты же правду хотел? Я могу приукрасить.
— Не надо, — выставляю ладонь, призывая её продолжать.
— Ну, а потом эти прятки. Я вечно боялась, что ты узнаешь. Но как-то обман удавался! Но больше я врать не могу.
— И когда она собиралась сама обо всём рассказать? — говорю, подавляя почти нестерпимую злобу.
— Ой, Кость! — восклицает Миланка, — Она так запуталась! Говорит: «Я обоих люблю. С Шумиловым сын, с Богачёвым у нас общая дочка»…
— Подожди! — прерываю её, — А он в курсе про Майю?
Милана отводит глаза:
— В курсе, естественно. Но Майя не знает, пока.
«Пока», — это слово пощёчиной бьёт по лицу. Значит, пока не сказала? Но это всего лишь вопрос времени. Не пройдёт и полгода, узнает она, а потом…
— Она говорит, — усмехается Мила, — Меня тянет к нему! Ничего не могу с собой сделать.
Из груди вырывается стон. Я сжимаю ладонями голову:
— Ну, какой я дурак! Идиот!
— Не говори так, Костя, не надо, — пытается Мила утешить меня, — Ты не дурак. Ты просто любил её все эти годы. Любовь — это чувство такое. С ним трудно бороться.
— И что теперь будет? — задаю я вопрос, на который боюсь сам ответить.
— Кость! — окликает Милана, — Только, я умоляю тебя! Про меня ей ни слова. Она же убьёт меня, Кость?
Усмехаюсь:
— Да понял, Милан! Я ж не Иуда какой-нибудь.
Мы долго молчим. И Миланка встаёт, вынимает из шкафа бутылку початого виски.
— Не, мне нельзя! Я ж за рулём, — отрицаю.
— Ну, в таком состоянии, как ты сейчас, тебе за руль тоже нельзя, — она смотрит. И жалость в глазах убивает остатки воли.
Я — никто. Вот и всё. Мой мир окончательно рухнул сегодня. Сейчас. Ни семьи, ни работы. Я — ноль. И моя несравненная Вита сейчас зажигает с другим…
— Тогда у меня есть ещё кое-что, — заговорщически щурится Мила, выдвигает один из множества ящиков своего гарнитура.
Я вижу, что она держит в руках.
— Это еще, откуда? — усмехаюсь.
— У Андрюхи изъяла, прикинь? Молодёжь! — Мила садится, кладёт косячок между нами, — Ну, это лучше, чем всякие спайсы. Чем они там увлекаются?
— Ну, нам с тобой поздновато уже, — констатирую, глядя на «допинг».
— Почему это? Молодость вспомним, — смеётся она.
Да, уж! Молодость. Было в ней всякое. И вот это бывало! Но тогда этот плод назывался запретным и заставлял нас считать себя взрослыми. Помню, мы с Толиком так накурились однажды, что он заблевал весь туалет в той квартире, где Вита спала с Богачёвым. Где она до сих пор продолжает с ним спать…
Пока вспоминал, Милана уже раскурила:
— Ты как хочешь, а я затянусь. Хоть разок, — она делает это и тянет мне руку.
Искушение так велико. Да, плевать! Кто я сегодня? Обманутый муж? Извращенец, пристающий к студенткам? Разве мне есть, что терять?
Спустя минут десять мы также сидим на её чисто убранной кухне. Милана проветрила. Зажгла какие-то палочки. Вонь от них нестерпимая! То, что осталось, убрала в пакетик и в шкаф.
Не могу сказать, что я чувствую. Полегчало ли мне? Нет, едва ли! Скорее, даже наоборот. Теперь я вообще ощущаю себя абсолютным ничтожеством. А, судя по голосу Милы, и выгляжу также.
— Идём в зал! Тебе нужно прилечь, — поднимается, тянет меня за рукав.
Я послушно иду. Наплевать. Может, даже усну у неё. Пускай Витка ищет.
Её мягкий диван поглощает обоих. Мила садится с ногами:
— Ты так напряжён.
Я чувствую руки её у себя на плечах. Она начинает массировать. Это приятно. А внутри всё такой же провал. Пустота! Ни о чём не хочу сейчас думать. Ведь малейшая мысль причиняет мне боль.
Всё уходит. В какой-то момент, обнаружив себя горизонтально лежащим, я даже не удивляюсь. Вот так и буду лежать! А ещё лучше, здесь и умру. Хоть бы закрыть глаза и не просыпаться. Вот, как дедушка мой!
Вита плачет над гробом:
— Ой, дура я, дура! На кого ты покинул меня?
— Костя, Костенька, — шепчет мне на ухо голос. Не Виткин. А, может быть, Виткин? Мне уже всё равно. Я не вижу! В неведении сила. И зачем я пришёл в этот дом?
Чьи-то тёплые руки ласкают меня под одеждой, сжимают мою напряжённую плоть. Я пытаюсь стряхнуть их. Но сил не осталось! Наверно, зря на голодный желудок курил…
— Тихо, родной мой, любимый. Я сделаю всё для тебя. Я — твоя.
Когда вместо рук моя плоть погружается в нежное, липкое… То я не противлюсь! Прикрыв рукой лоб, продолжаю лежать. И вижу её. Свою рыжую девочку. Виту. И слышу слова Кузьмина:
— В твоих глазах опять упрёк,
Как ты меня не понимаешь,
И скорби ты не разделяешь,
Я, как и прежде, одинок.
Кузьмин ещё никогда не был так прав! Я чертовски одинок. Как и прежде.
А песня всё длится и длится в моей голове:
— И по прошествии сезона,
Не сохраню своей мечты,
Такой пустой и монотонной,
Чтоб поскорей очнулась ты…
«Очнись! Очнись!», — говорю я себе, — «Какого чёрта ты делаешь здесь?».
Но вопреки моему нежеланию, тело стремится к заветной свободе. Стремится излить весь накал напряжения, выплеснуть всё, что так долго копилось внутри…
— О, даааа! — слышу голос, не Виткин, чужой.
И неожиданно сам, на припеве, кончаю.
— О, боже! О, да! — восклицаю, впиваясь руками в подушки. И шепчу успокоено, — Боже, о боже! — когда сладкий спазм отпускает меня.
Больше книг на сайте — Knigoed.net
