и нешуточный. Нам пришлось парковаться в ближайшем дворе, и сидеть, ожидая, пока он пройдёт. Вита была в белом платьице, на каблуках. Я — в костюме. Нарядились мы оба! Культурный «бомонд».
Я чуть прибавил звук радио, когда по нему заиграла знакомая песня. И стал подпевать еле слышно:
— Когда меняя ты позовёшь,
Боюсь, тебяя я не услышу,
Как громко дооождь стучит по крышее,
Всё тот же запевааала дождь,
Запевала дооождь,
Запевала дождь,
Мой дождь.
Повернувшись, поймал её взгляд. Чуть насмешливый.
— Что? Певец из меня никудышный? — усмехнулся.
— Кудышный, — сказала она и взяла меня за руку.
Я не выдержал, так захотелось прижаться губами к смеющимся алым губам. Мы целовались, пока дождь заливал лобовое стекло. Так, что свет фонаря в отдалении был просто мутным пятном, расплывался перед глазами.
Витка была ароматная, нежная. Роды ничуть не испортили тело, которое я так любил! Я уже много раз его брал, но не мог насладиться. Всё в ней, до мельчайших деталей было именно так, как я представлял. И каждый раз я испытывал кайф, словно в первый. Вот и тогда, устремился на поиски молнии. Вторая рука проникала под край тонкой юбки.
— Нет, Кось! Ты с ума сошёл? Нас же могу увидеть, — прошептала она в мои губы.
— Кто? — я повёл головой, — В такую погоду даже собаководы по домам сидят. Мы тут одни. Ты и я.
Я ощущал нерешимость с её стороны. Но желание было сильнее! И Витка сдалась. Позволяя себя приподнять и задрать свою юбку. Правда, это была юбка-клёш. Так что нам не пришлось даже вещи снимать. Я просто чуть сдвинул ей трусики. Расстегнул свои брюки и выпустил «змея» на волю. Тот молниеносно вонзился в неё. Витка ахнула и принялась чуть подпрыгивать в такт нашим вздохам.
Стёкла в машине покрылись таким конденсатом, что мы не заметили, как дождь прошёл. А снаружи нам в лобовое стекло светит не уличный мутный фонарь, а фонарик. Шпана, заприметив машину в кустах, изучала её содержимое.
— Блин! — вскрикнула Витка, поняв, что мы с ней не одни.
Я, прижимая к себе её тело, нащупал рукой на руле свой гудок. От внезапности звука шпана разлетелась, как воробьиная стая. Вита, смеясь, отстранилась:
— Ты кончил хоть?
Я выдохнул:
— Неа. А ты?
Вместо ответа она начала двигать бёдрами так монотонно и нежно, что тут же мой змей соизволил излить весь накопленный жар в глубину её недр.
Помню, как нёс на руках до подъезда, чтобы она не запачкала туфельки. В свои зачерпнул, не беда! А Кузьмин с этих пор стал нашей одой любви. И как только мы слышали первые ноты, как тут же на ум приходил наш спонтанный супружеский секс…
Я и сейчас подпеваю. А когда песня кончается, думаю: «Вита, Виточка, только будь там. Пожалуйста! Я умоляю тебя, просто будь. Всё прощу, всё забуду. Даже слова тебе не скажу. Я и сам, как ты видишь, далеко не подарок. Только ты меня можешь спасти».
Дом Миланы на фоне других однотипных домов остаётся почти незаметным. Двор-колодец внутри зарешёченной арки. Обычно калитка закрыта. Но сейчас из неё вышла женщина. И мне удаётся попасть внутрь двора. Впечатление я создаю человека культурного. Так что почти без труда проникаю везде.
В последний момент, уже возле подъезда, я думаю: «Может быть, зря я пришёл». Как дурак! Как ревнивый супруг. Но бежать уже поздно. И стыдно. Раз пришёл, то дойду до конца. Я звоню в домофон. Мила лениво интересуется:
— Кто там?
— Милан, это я! — опираюсь ладонью о двери парадной.
— Костя? — пугается Мила. Или мне просто кажется так?
— Впустишь? Я в тубзик хочу! — отвечаю. Последствия чаепития ещё дают о себе знать.
Пару мгновений мне слышится только молчание и треск домофонных помех. Но вот аппарат начинает пищать и двери подъезда впускают меня в свою благородную тишь.
Глава 44
Взбегаю по лестнице и ныряю в слегка приоткрытую дверь её тёмной квартиры.
— Вита! — кричу в темноту.
Свет включается. Мила стоит в удлинённом халатике нежного цвета. С пилочкой в правой руке. Как тогда… Вот только квартира другая, богаче и больше.
— Где она? — я пытаюсь увидеть на кухне знакомый Виталикин рыжик.
— Кто где? — Мила вздыхает. Дурочку строит!
— Подруга твоя, — нависаю над ней.
И с этого ракурса вижу, как тонкое кружево льётся вдоль пышной груди.
— Тебе правду сказать, или как? — поднимает глаза на меня.
Я думаю коротко. Мысль вырывается:
— Правду.
— Ну, идём, — усмехается Мила, и уходит на кухню, призывая пойти вслед за ней.
Оставляю ключи от машины, а также смартфон на комоде, в прихожей. Гашу верхний свет, но изящная лампа над ним продолжает гореть.
Стянув кеды, иду в направлении кухни, где Мила, судя по звукам, уже ставит чай.
— Пироженки будешь? — произносит она, выставляя на стол что-то нежно-воздушное.
В животе начинает урчать. Понимаю, что я не поел! А дома в кастрюле лежат макароны по-флотски. Любимые! Понимаю, что Тоха, пока нас не будет, не станет их греть, а сожрёт прямо так. Сегодня он дома. Июнь начался. Целый день был у школьного друга. Играли, наверное? Что же ещё.
Отлучаюсь в туалет. Там смотрю на себя в запотевшее зеркало. Мила, видимо, принимала ванну недавно. Приятные запахи веют внутри.
«Так, успокойся», — говорю я себе, — «И, что бы ты там не услышал, не делай резких движений. Будь сдержан. Окей?».
Выдыхаю всю злость. Возвращаюсь на кухню. Чай вскипел. И Милана наводит мне чёрный, с лимоном. Вспоминаю о выпитом чае в кафе, и как-то не хочется пить. Но придётся.
— По легенде, она у меня. И я должна взять с тебя слово, что ты не подставишь меня перед ней, если я расскажу.
Я молча киваю, сажусь:
— Говори, всё, что знаешь.
Милана берёт свою чашку, вздыхает. Становится прямо напротив меня, опираясь на тумбу.
— Богачёв вернулся, — бросает она.
— Это я знаю, — киваю в ответ.
— Знаешь?
— Я видел их несколько раз.
— Следил за женой? — Мила тихо смеётся.
Я машу головой:
— Ну, не то, чтоб следил! В первый раз совершенно случайно увидел. Второй проследил.
Мы молчим. Я решаю спросить:
— Как давно это длится?
Милана вздыхает:
— С тех пор, как он здесь. Я думаю, где-то полгода. А, может и больше. Это она мне сказала полгода назад…
— Полгода? — шепчу ошарашено.
Как же я мог не заметить? Так долго! Как много раз они виделись, спали. Как Вита могла так отчаянно лгать?
Увидев моё удивление, Мила пытается как-то утешить:
