Джиджи прекрасно поняла, о чем он говорил. Именно этому пытались помешать «мускулистые христиане»,[8]почти повсеместно вводя спортивный режим, из-за которого у английских мужчин и мальчиков не оставалось сил ни на что, кроме мертвого сна. Правда, Джиджи никогда не слышала, чтобы об этом говорили вслух. Ома сама считала это занятие грязным и непристойным, но Камден упомянул о нем так, словцо на свете не было ничего более естественного, и перед глазами у нее тотчас же заплясали сладострастные картинки.
Джиджи усмехнулась. Не будь она и так в чем мать родила, сорвала бы с себя всю одежду и набросилась бы на мужа.
– Расскажи о какой-нибудь из тех фантазий, – попросила она.
Тремейн смерил ее взглядом.
– Хорошо. Если пообещаешь, что поможешь ее осуществить.
Она энергично закивала:
– Да-да, конечно, Я же дала себе слово, что стану самой примерной женой на свете…
Коварно улыбнувшись, Камден привлек жену к себе.
– Вот и замечательно, дорогая.
В перерывах между воплощением причудливых, а по временам и совершенно невообразимых фантазий Камдена супруги говорили о будущем – о детях и о планах, которые им не терпелось осуществить. На Рождество они поедут к его отцу в Баварию. Весной она покажет ему бесподобные пейзажи западной части Англии и Уэльса. А летом, если у нее еще не вырастет огромный живот, они переплывут на «Метрессе» Эгейское и Адриатическое моря.
– Отвези меня куда-нибудь, где можно покататься верхом, – попросила Джиджи. – Я не сидела в седле с той нашей нечаянной встречи.
– У меня в Коннектикуте есть отличный земельный участок с домом. Завтра туда и отправимся.
За мыслями о необходимых приготовлениях она вспомнила о Беккете.
– А твой дворецкий… Ты ведь знаешь, что…
– Это я велел ему убираться из дома. Когда же он три года спустя пришел ко мне по объявлению о вакансии, и его, и моему изумлению не было границ. Он тут же извинился и собрался уходить. Но я его остановил – до сих пор не знаю почему. – Камден пожал плечами. – В этом году исполнится семь лет, как он у меня работает.
Что бы им тогда ни двигало, Джиджи была ему ужасно признательна.
– И в доме чувствуется хозяйская рука, – заметила она. – А что с его сыном?
– Он отсидел года два в ливерпульской тюрьме, а потом уехал в Южную Африку, когда там обнаружили золото. В прошлом году он женился.
Джиджи вздохнула с облегчением. Выходит, из-за ее грехов земля не перестала вращаться, а жизнь пострадавших из-за нее людей наладилась.
Тремейн провел пальцем по ее спине и проговорил:
– Расскажи, как лорд Фредерик отнесся к тому, что ты раздумала выходить за него замуж.
– Гораздо спокойнее, чем я заслуживала. Я бы все отдала, чтобы он был счастлив! Но не волнуйся, – поспешно добавила она, – я не буду его трогать – пусть живет своим умом. Я усвоила урок.
– Неужели? – Он поцеловал ее в плечо. – В прошлый раз в постели ты говорила то же самое.
Джиджи взяла мужа за руку и положила ее меж своих ног.
– Вот. Можешь сам убедиться, что между нами ничего нет.
После этого они предавались любви снова и снова, но ей все равно казалось, что недостаточно. На исходе ночи Камден приготовил жене ванну и принялся намыливать с головы до ног, а она смехом и визгом встречала шалости, которые игриво настроенный мужчина способен проделать с благосклонно настроенной женщиной.
Когда пришла его очередь мыться, Джиджи отправилась на кухню в поисках съестного. Камден, облачившись в халат, вытирал волосы полотенцем, когда она вернулась с оставшейся от обеда жареной ножкой фазана, ломтем хлеба и полной миской вишни морель.
– Бог ты мой! – воскликнул маркиз, отбросив в сторону полотенце и принимая из ее рук поднос. – Ты, оказывается, умеешь не только получать прибыль и эксплуатировать людей. – Он поставил поднос на большой кедровый сундук в изножье кровати.
Джиджи рассмеялась:
– Погоди удивляться – я еще свяжу тебе носки на Рождество.
Он с улыбкой отломил кусок хлеба.
– Тогда мне придется смастерить тебе кресло-качалку. Правда, я не плотничал уже сто лет.
Нежность – непривычная и обескураживающая – переполнила ее сердце и рекой разлилась по телу. Взяв из миски вишню, она посмотрела на мягкую ярко-красную ягоду и проговорила:
– Я люблю тебя, Камден.
Когда она в последний раз призналась ему в любви, он отвернулся от нее. И теперь Джиджи с замиранием сердца ждала ответа.
Камден же наклонился к ней и, поцеловав ее в губы, заявил:
– А я тебя – еще больше.
Весь сахар Кубы, вместе взятый, не мог бы тягаться со сладостью этих слов.
– Даже больше, чем великую княгиню?
– Дурочка. – Он взъерошил ее и без того растрепанные волосы. – С той минуты, как я тебя встретил, я и думать о ней забыл.
– Но я видела ее сегодня в твоем автомобиле. Швейцар в отеле сказал, что она каждый день ездит в твоем автомобиле. А твой водитель обещал, что вернется и заберет ее в одиннадцать часов вечера.
– Ты все неправильно поняла. Он заберет ее и детей завтра в одиннадцать утра и отвезет их на железнодорожную станцию. Она хочет навестить родственников в Вашингтоне.
– Выходит, вы с ней не любовники?
– Я в последний раз поцеловал ее в восемьдесят первом. И нисколько об этом не жалею. – На губах маркиза заиграла лукавая улыбка. – Так вот чем объясняется твоя очаровательная воинственность! Может, мне следует поддерживать с Теодорой отношения, чтобы ты почаще так распалялась?
– Только попробуй – и Фредди разложит подрамник в нашей гостиной.
– Это не беда, если я по-прежнему смогу предаваться с тобой любви. Желательно на рояле. Не могу смотреть на этот проклятый инструмент – так и вижу тебя на нем в разных соблазнительных позах…
Джиджи бросила в него вишней – он поймал ягоду на лету и отправил в рот.
– Да, чуть не забыл. – Камден направился к письменному столу в соседней комнате. – Посмотри, какую весть сегодня утром доставили к моему порогу.
Он вернулся с телеграммой. Джиджи вытерла руки о передник и взяла из его рук листок:
«Дорогой сэр тчк его светлость сделал мне предложение тчк вчера мы поженились тчк скоро уезжаем па Корфу тчк любящая вас виктория перрин».
Джиджи прихлопнула рукой разинутый рот. Ее мать герцогиня! Герцогиня Перрин! Она, конечно, подозревала… но чтобы такое… Свадьба – это совсем другое дело!
