терять. И как больно бывает от единственного упущенного шанса.
Он резко побелел; алая краска на губах выцвела, точно они покрылись инеем.
– Уходите немедленно. Трикси-кан, я не желаю тебя видеть в мастерской десять дней. Тебя тоже, Ран-кан.
Итасэ, который последние несколько минут больше напоминал статую из тумана, ожил:
– Это наказание?
– Да. Уходите.
Реальность причудливо извернулась – и выплюнула нас из мастерской, прямо на тёплую, прогретую к полудню землю. Вокруг шелестела хотта; листья бликовали, как пластмассовые. Итасэ ощупал себя – скулы, ключицы, рёбра, подрагивающие колени – и обессиленно растянулся между стеблями травы.
– Надо же, пронесло, – зажмурился он. – Что ты сделала?
Лицо у меня вспыхнуло. Я едва сдержала стон и закрыла глаза ладонями.
– Что, что… Отвлекла его от мыслей о том, как нас надо наказать. И совершила один крайне неэтичный поступок. Нельзя сначала вытаскивать из чужого сознания болезненные воспоминания и комплексы, а потом использовать их как инструмент для манипуляции. Если это не враги, разумеется, а ситуация – не критическая.
Он скосил на меня взгляд. Сейчас, в полутени, его глаза странным образом отражали свет и казались тёмно-тёмно-зелёными, а не чёрно-серыми.
– Для тебя, может, особенной опасности и не было, Трикси-кан, а я ходил по грани.
От него потянуло ментальным холодком.
– Мастер Ригуми не брезгует жестокими наказаниями, что ли?
– Вообще-то Шаа весьма терпелив, – откликнулся Итасэ задумчиво. – Но для подмастерьев и старших учеников подвергать младших опасности – табу. И обманывать своего мастера, обещая ему одно, а делая другое – тоже. Ты помнишь каменные столбы в мастерской?
– Сталактиты и сталагмиты? – уточнила я машинально, перекинув ему визуальный образ.
– Да, вот это, – выдохнул он, сомкнув веки. – Знаешь, там внутри каждого пятого камня – человек. Он думает, чувствует, испытывает жажду и голод, страх, не может уснуть – и перестать существовать тоже. Некоторые выходят, спустя годы, и становятся гораздо сильнее прежнего. Но некоторые остаются. Знаешь, что такое быть камнем? Это когда пытаешься двинуться каждой частичкой себя, но даже моргнуть не можешь. И постоянно хочется… дышать, просто дышать.
Я задержала дыхание, но не выдержала и полминуты, запаниковала. Голова кружилась, и перед глазами плыла золотая пелена.
– Ты… уже был там? В камне?
– Один раз, – уклончиво ответил Итасэ, переворачиваясь на бок. – Стало интересно. Шаа вытащил меня через четыре сета. Обратно я не хочу, пусть даже и знаю, что теперь сумею выбраться сам.
– Да уж… – Меня передёрнуло. – Отлучение от мастерской кажется действительно не очень строгим наказанием. И я совершенно точно не хочу сердить Ригуми Шаа впредь.
– Иногда я завидую созидающим совершенство, – признался Итасэ неожиданно. – У них там простые нравы. Если навредил пациенту, ошибся – попрощайся с кожей. С пальца, с ладони, с руки, смотря насколько велик вред. До заката лечить себя нельзя, но потом считается, что вина искуплена.
Я представила – и мне стало дурно. Хотя вообще-то, если задуматься, в сравнении небытием в камне такая боль – не худший выбор. К слову, о созидающих совершенство…
– А ты не знаешь, где находится мастерская Аноры Лэккен? Вроде бы Оро-Ич велел Соулу идти туда.
– Хочешь навестить Орсу? – заинтересованно приподнялся на локте Итасэ. Он по-прежнему был бледен, но не смертельно, а в обычной своей призрачной тональности. То ли сгусток тумана, то ли человек, то ли видение – нормальное для него состояние. – Я покажу дорогу. Недурная мысль. Через несколько сетов Орса наверняка уже будет здорова, и я бы тоже хотел увидеть её и убедиться, что всё в порядке. Если перед кем я и виноват, то перед ней, пусть и считается, что за неё отвечал брат.
Невольно я улыбнулась.
Мне нравились перемены в Итасэ. Его раковина-язвительность никуда не исчезла, но иногда створки приоткрывались, и тогда становилась видна жемчужина, прекрасная, сияющая. Такую хочется спрятать на дне морском от чужих глаз, сохранить для себя – пусть даже в воспоминаниях.
– Почему бы и нет? Но сначала надо зайти домой, перекусить, переодеться, искупаться… Ах, да, может, и Айку ещё отыскать, я давно хочу познакомить эти две микрокатастрофы.
Итасэ посмотрел на меня с вежливым интересом.
– Ты всё-таки затаила зло на мастера, Трикси-кан? Хочешь разрушить Лагон, и так отомстить ему? О, безжалостность обиженной женщины не знает пределов.
Я рассмеялась, поднимаясь.
– Да ну, не стоит преувеличивать разрушительную силу всего лишь двух девчонок…
– Погоди. – Итасэ гибко извернулся и поймал меня за локоть в последний момент. Тёмные глаза были предельно серьёзными. – Спасибо. За то, что не промолчала, хотя могла бы.
«На самом деле – не могла».
Слова застряли у меня в горле, мысли – увязли в куполе. Но, думаю, Итасэ понял всё правильно, потому что внезапно он улыбнутся. Это было… это было так, словно засыпаешь сумрачным, промозглым ноябрьским вечером, когда на дорогах чёрная грязь вперемешку со льдом, и лес точно ободранный, а утром распахиваешь окна – и в лицо выплёскивается тёплый, ясный, головокружительный май в дымке нежной листвы, в ореоле медовых цветов.
– Кажется, Лао не прогадал с подарком, – пробормотала я.
Итасэ удивлённо вздёрнул брови:
– Что?
Магия уже ушла; он снова напоминал скорее зимнее грозовое облако, чем человека из плоти и крови.
Мы разбежались, договорившись через пару сетов встретиться у приметного синего дерева на полпути к мастерской Аноры. Дом встретил меня удивительной тишиной и покоем. Перья Шекки кольцом разошлись, открывая вход, стоило только к ним прикоснуться, розоватые гроздья светильников приветственно вспыхнули. Запасы в кладовке, разворошенные постели, ярко-алый шарф Тейта, свисающий с лестницы – всё выглядело так, словно мы отлучились ненадолго и совсем недавно.
Обманчивое впечатление.
Возвращаются всегда другие…
В родном мире я не ощущала это настолько остро. Наверное, потому что и не уходила никуда по-настоящему, одной ногой оставалась дома, одной рукой держалась за лацкан пиджака дяди Эрнана – или за мамин лабораторный халат. А здесь нужно было принимать решения, рисковать не только своей репутацией, но и жизнью. От моих действий часто зависело благополучие других людей, и не потому, что я занимала какое-то особенное положение, нет; просто связи тут, в Лагоне, были прочнее, теснее. Не ученики и подмастерья, но близкие друзья; сложная система, где перемены даже в маленьком узелке затрагивают весь смысловой узор.
Тейт ещё не вернулся. Впрочем, за него я и не беспокоилась – верила подспудно, что Оро-Ич не причинит вреда любимому ученику, да и к тому же помнила о золотом правиле: вернулся с победой – значит, наказания не будет. Сейчас, по прошествии времени, мне казалось уже, что это оптимальный подход, учитывая
