более высоких показателей как потребления, так и накопления.
Как и современные экономисты, Маркс основывал свой анализ на прошлом опыте и потому настаивал на том, что рабочий класс обречен на «абсолютное обнищание». Он не заметил, что жизнь вокруг начала уже круто меняться, что идет зарождение среднего класса, что закладываются основы социального (но не социалистического!) государства, в котором будут накоплены абсурдные богатства, но в котором и для большинства будет достигнут немыслимый ранее уровень материального благосостояния. Впервые в истории обеспечивающий достойную жизнь многим миллионам людей. Накопленные аморальными поклонниками злата капиталы стали основой колоссального рывка в общественном развитии. Почти по Гёте: «часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».
Главная мысль Адама Смита заключалась в том, что участники рынка, движимые исключительно своим корыстным интересом, невольно служат интересам всего общества. Но значит ли это в таком случае, что достаточно универсальное стремление людей к богатству всегда оправданно? И вот такой еще странный, казалось бы, вопрос: а всегда ли знают люди, на что себя при достижении этой цели обрекают?
От сэя и до сэя (или от забора — до обеда!)
А вот если бы можно было поставить деньги на то, кто был самым великим экономистом всех времен и народов, кто бы, интересно, победил? Наверно, тот, кто выбрал бы Адама Смита. А я, может быть, Джона Мейнарда Кейнса. А еще кто-то рискнул бы сделать ставку на француза Жана-Батиста Сэя и на его знаменитый закон. Закон, вокруг которого крутится вся научная борьба в истории экономической мысли. Одни его как-то все время опровергают, другие — напротив, как бы восстанавливают в правах. На новых витках развития мировой экономики и экономической мысли становится модным то отвергать «закон Сэя», то опять находить для него новое, более современное прочтение. А потом опять опровергать. Кто-то даже сказал: «люди делятся на дураков и умных в зависимости от того, что они думают о законе Сэя». Все это тем более поразительно, что никакого однозначно звучащего научного «закона» сам Сэй не провозглашал и очень бы, наверно, удивился, если бы узнал при жизни, какая драматическая судьба ждет его размышления о сути экономических процессов. И как торжественно, и даже чуть таинственно их будут именовать. Но так как закона как такового нет, то существуют лишь его толкования. Причем каждый понимает его, что называется, в меру своей испорченности. Или просвещенности (что, возможно, одно и то же). Мне приходилось встречать три разных объяснения. Первое гласит, что главное в этом «законе» — это приоритет предложения над спросом в экономике. В том смысле, что было бы предложение, а спрос всегда найдется. Второе — что из «закона» следует теоретическая возможность полной занятости (которой, объяснят вам сторонники такого подхода, разумеется, в реальности быть не может! Но не суть, важна сама постановка вопроса и теоретическая демонстрация теоретической модели). Третье, видимо самое распространенное, состоит в том, что Сэй определил вечное единство и борьбу спроса и предложения, стремящихся тем не менее к динамическому равновесию. Они к нему стремятся и где-то там, в небесах, видимо, достигают. Происходит так называемый клиринг рынков. Кризисы же перепроизводства — это всего лишь временные недоразумения. То есть чередование спадов и периодов подъема является эффективной реакцией на внешние переменные. В таком случае это не сбои в процессе балансирования спроса и предложения, а оптимальные способы их выравнивания. Так, когда в человеческом организме поднимается температура, то это, конечно и симптом болезни, но и способ борьбы тела с заболеванием. Иногда, если температура не слишком высокая, в разумных пределах, не стоит сбивать ее жаропонижающими, а лучше дать организму справиться с болезнью естественными способами. Или, по-простому, кризисы, дефолты, рецессии и прочая гадость — вещь для современников, конечно, неприятная, но если не дать этим катаклизмам принять совсем уж сокрушающие формы, то ничего, все как-нибудь обойдется, устаканится, ничего не поделаешь, штука неизбежная и, может быть, даже полезная, и необходимая в долгосрочном плане.
Но обратите внимание — речь все-таки идет о «разумных пределах» лихорадки, а уж когда эти пределы перейдены, когда градусник зашкаливает, то и самые ярые сторонники естественного балансирования спроса и предложения согласятся, что нужно все-таки принимать лекарства. Знатоком этих рецептов был, конечно, другой великий экономист и великий ниспровергатель Сэя (а заодно и Рикардо, и Маркса) — Джон Мэйнард Кейнс. Тот самый, который разработал рецепт лечения дефляции и депрессии.
Кейнс, в отличие от Сэя, наоборот, считал, что важно заботиться не о производстве-предложении, а о спросе. Чтобы у людей было на что покупать, а что покупать тогда найдется. Он остроумно возражал разговорам о полезности кризисов и балансировании рынков в «долгосрочном плане». Говорил: «в долгосрочном плане все мы — покойники», и спорить с этим трудно. Если жизнь целого поколения растоптана каким-нибудь таким «краткосрочным потрясением», то разговоры о будущем самолечении рынка выглядят издевательством, чем-то наподобие очередной марксистской утопии.
При этом трудно избавиться от ощущения, что современные экономисты все больше делятся на два главных лагеря в соответствии со своими политическими пристрастиями и вкусами. Уж так как-то повелось, что если ты — правый, то сторонник Сэя и экономики предложения, а если левый — то непременно Кейнса и спроса. Если за предложение, за производство, значит, ты за свободу предпринимательства, против государственного вмешательства, а значит, за капиталистов, за буржуев. Если ты выделяешь спрос, то ты — защитник рабочего человека, а также роли государства в экономике, что, по мнению некоторых, как раз одно и то же. Хотя это, конечно, невероятно вульгарное и примитивное толкование обеих концепций. И у крупных мыслителей, у того же Кейнса или Ибн Хальдуна например, можно найти формальные признаки и той, и другой. Ведь по большому счету это, в конце концов, две стороны одной и той же монеты.
Как бы то ни было, а предмет этой книги все-таки конкретно деньги, и потому на «закон Сэя» нужно смотреть под этим углом. Поскольку речь идет о важнейшей функции денег — ценообразовании, которое происходит именно на тонкой грани, в точке баланса между спросом и предложением. В этой точке деньги превращают абстрактную стоимость в конкретную цену. Но что, если посмотреть на все с противоположного конца? То есть, понятно, конечная цель цепочки товар — деньги — товар, с точки зрения потребителя, то есть нас с вами, все-таки товар, услуга, потребительская стоимость. Мы же не маньяки какие-то, не шейлоки, не скупые рыцари, нас не греет перспектива тупо спускаться в подвал каждый вечер
