что каждый вправе решить, какую цену он готов заплатить за что угодно. Но проблема в том, что одна из сторон сделки находится в невыгодной ситуации, не обладая информацией о положении на рынке и спросе на предлагаемый товар. В условиях монопсонии покупатель получает монополию на покупку, и полное отсутствие конкуренции позволяет ему фактически диктовать цены.
Помните теорию предельной полезности («Страдания фермера Боба и парадокс воды и бриллианта»)? Так вот, дьявол, по имеющимся сведениям, располагает практически неограниченными запасами золота, серебра и всяких материальных благ, а потому предельная полезность этих субстанций и веществ для него крайне мала, у него их не меньше, чем воды в распоряжении человечества. Между тем душа обладает высочайшей полезностью для своего обладателя, расставаясь с одной единицей этого блага, он уменьшает его количество на 100 процентов. Сколько воды было бы справедливо предложить в обмен на бриллиант? Нисколько — никакого количества не хватит, ее бесплатно можно иметь сколько угодно, а потому меновой стоимости она иметь не может. Но это в полной мере относится и к сделке: душа в обмен на богатства. Кроме того, Сатана, надо думать, имеет доступ к подробнейшей информации о том, сколько и каких душ имеется на рынке, и может делать хорошо продуманный выбор. А продавец понятия не имеет о том, какую цену можно было бы запросить.
А вот к какому выводу пришли студенты Высшей школы экономики. Они рассудили, что «инфернальность цели является мотивом не только явно аморальным, но и преступным». А потому объявили контракт по продаже души дьяволу недействительным в полном соответствии с Гражданским кодексом РФ, гласящим, что «сделка, совершенная с целью заведомо противоречащей основам правопорядка и нравственности, ничтожна» (ст. 163 ГК РСФСР). То есть куда ни кинь, а прав новый русский из анекдота: кидалово оно и есть кидалово. Обратите внимание — в проанализированной нами сделке имелся очень необычный фактор — отсутствие амортизации предмета продажи. Этим он в корне отличается от других товаров, например живых организмов.
Несколько лет назад в интернете привлекательная молодая женщина выставила на продажу свою руку и сердце (ну и тело заодно). Она подробно расписала привлекательные стороны товара: модельная фигура, персиковая кожа, великолепные волосы и большие глаза плюс хорошие манеры, недурное образование и готовность постоянно говорить комплименты мужу. И выставила и цену — минимум пятьсот тысяч долларов годового дохода для потенциального соискателя-покупателя. Не знаю, удалось ли ей в итоге заключить удовлетворительную сделку, но поначалу показалось, что выбранная ею тактика маркетинга себя не оправдала. Может быть, потому что такая прямолинейная манера рекламы вызвала некоторые подозрения: не подсунут ли негодный продукт? Некий банкир с Уолл-стрит дал следующий анализ: «Предлагаемый к обмену товар подвержен амортизации, его стоимость будет непрерывно снижаться, в то время как искомый товар (заработок мужа), вероятно, будет возрастать в цене». Вывод: «Покупать — нет смысла, взять в аренду — может быть». Убедительно? Да, если речь идет лишь о теле и приятной компании. Но как насчет создания семьи, рождения и воспитания детей и так далее? В этом многие находят большую ценность (о поиске родственной души я в этом контексте и заикаться не буду). Кант, видевший Affektionpreis — «эмоциональную цену» — даже в неодушевленных предметах, на Уолл-Стрит, видимо, не применим. Как не применим он, наверно, и к женщинам, ищущим богатых мужей в интернете. Аристотель видел две ипостаси денег — в так называемой экономии, там они делают доброе необходимое дело — в качестве средства товарного обмена налаживают производство и розничную торговлю, в то время как зловещая хрематистика открывает якобы поганую их природу, когда накопление денег становится самоцелью, порождает ростовщичество и так далее. В этом всем Аристотель видел извращение природы и денег, и человека. В общем, недаром Маркс называл его величайшим мыслителем древности. Но не стоит записывать Аристотеля в большевики: он был убежденным сторонником рабовладения и не мог предвидеть, какое значение получат капитал и кредит две с лишним тысячи лет спустя.
При всей своей несимпатичности, шейлоки, гобсеки и скупые рыцари, сами того не зная, выполняли важную социальную роль — кто-то должен был впервые накопить большие свободные капиталы, чтобы вывести на новый этап, сдвинуть с места экономическое развитие. Этим могло заниматься государство, но оно склонно использовать деньги на войны и насилие да прославление королей, а не долгосрочные задачи экономики. Или же это могли сделать полусумасшедшие противные скряги, сами не знавшие своего исторического предназначения. Обратите внимание — Промышленная революция по-настоящему набрала обороты чуть ли не на столетие позже, чем были сделаны многие технические открытия, необходимые для ее осуществления. Так, принцип паровой машины был известен задолго до того, как Джеймс Уатт и Мэтью Бултон не только построили первую работающую ее модель, но и создали свою процветающую фирму, получавшую 33 процента от достигнутой применявшими ее предприятиями экономии. То есть технологии технологиями, но без достаточно большого свободного капитала ничего не вышло бы. О том же свидетельствует и история Иоганна Гутенберга. Не только его ясной, гениальной голове, но и ослиному упорству мы обязаны тем, что так рано появились на свет книгопечатание и небезызвестный станок, оказавший такое колоссальное влияние на развитие финансов, культуры и цивилизации в целом. По идее это должно было случиться гораздо позже, поскольку в Европе середины ХV века денег на изготовление такого оборудования было взять практически неоткуда. Деньги были у знати, но ее это не интересовало. Деньги были у церкви, но духовенству идеи Гутенберга поначалу казались подозрительными. Ростовщиков было не так много, они драли семь шкур, и вдобавок предлагаемые ими суммы в любом случае были невелики. Гутенберг выворачивался наизнанку в поисках средств, даже какие-то сумасшедшие зеркала изобретал, улавливающие святые небесные излучения, и продавал их жителям Ахена. (Учитывая его абсолютную инженерную гениальность, интересная, наверно, была штучка.) Наконец нашел какого-то ростовщика по фамилии Фуст (хорошо хоть не Мефистофель), который одолжил сумму 800 гульденов. Но денег в итоге не хватило, Гутенбергу нечем было расплачиваться, суд станок конфисковал. И это речь идет об изобретении, колоссальный коммерческий потенциал которого вроде бы не требовал доказательств, но только не в Европе ХV века. А сколько еще потрясающих изобретений и изобретателей погибли, так и не состоявшись, во тьме тех веков, когда негде было найти источники даже небольшого финансирования.
Начавшаяся в восемнадцатом веке Промышленная революция потому так называется, что она перевернула жизнь человечества. Если раньше рост производительности труда был настолько медленным, что целыми столетиями материальное положение большинства людей практически не менялось, то теперь этот рост стал ускоряться в геометрической прогрессии. Что позволило достичь гораздо
