процессе дрогнула рука, и, извлекая, полоснул малютку по лицу от брови до самого уголка рта.
Говоря это, Дуарте как-то прерывисто медленно скользил взглядом по шраму на лице Николь, точно облизывал его глазами.
– Нет… – начала осознавать услышанное Эванс.
– Это была девочка, – продолжал Дуарте. – И знаешь, какое последнее слово произнесла её мать?
– Заткнись! – слёзы ярости ослепляли лейтенанта.
– Она сказала: «Николь».
Вскочив, Эванс выхватила пистолет и, тяжело дыша, направила его прямо в лицо Дуарте.
– Ещё хоть слово, ублюдок…
– Два слова, три слова, четыре, – тараторил парализованный старик. – Пять слов! Ну же! Шесть! Давай! Чего же ты тянешь?
– Ты хочешь так легко отделаться? – прорычала Эванс.
– Я хочу отблагодарить тебя и поделиться тем, что знакомо мне, в ответ на то, чему я научился от тебя той ночью.
– Чему я могла тебя научить, будучи младенцем?
– Боли, – ответил Гектор. – Твоя мать подготовила, а ты продемонстрировала, когда я тебя порезал. Я понял, что такое боль. Знаешь, как ты кричала? Вот так.
И с этими словами сидящий перед Николь старик возопил полным нестерпимого страдания воплем младенца. От неожиданности и сюрреалистичности картины Эванс даже отпрянула и повалила стул. Пистолет в её руках задрожал. Его пришлось придержать второй рукой.
– Что ты такое?
– Не беспокойся, я простой человек, – ответил он. – Но с непростой судьбой. Хочешь, я покажу тебе боль твоей матери? Отца, к сожалению, я не запомнил, он бы одним из самых скучных…
– Ничего мне от тебя не ну…
Но Гектор прокричал женским голосом. И в этом крике было слышно, как от напряжения надрываются голосовые связки. Перед глазами мелькнули образы пытаемой мамы, которую Эванс никогда не видела. Шрам на лице взвыл такой болью, будто Дуарте только что её полоснул скальпелем.
– Прекрати! – потребовала лейтенант и побежала в ванную.
Пузырёк с обезболивающим выскользнул из её непослушных пальцев и раскрылся от удара об пол. Разлетевшиеся в стороны белые продолговатые таблетки стали незаметными на однотонном кафеле. Включив холодную воду, она прополоскала рот, чтобы унять тошноту, и дрожащей рукой умылась. Зажатый во второй пистолет трясся и стучал по керамической раковине. Эванс вдавила рычаг крана, останавливая поток, и, обернувшись, увидела неплотно закрытый шкаф. Зелёная короба, которая была в нём раньше, исчезла. Николь не сразу сообразила, чем именно её смутил вид одежды старика. На плечиках висел вымокший измятый костюм, а прямо под ним стояли облепленные грязью и сухой травой туфли.
Крик сам собой вырвался из груди Николь. Она сразу вспомнила слова Гектора о том, что последнюю партию он у Маркуса выиграет. Его признание, что он бы с удовольствием расправился с полицейскими. Интерес маньяка к расследованию убийств Белого Слона.
При этом сам Дуарте всё также парализовано сидел в инвалидном кресле спиной к ней. Не выпуская старика из вида, она извлекла телефон и проверила новую догадку – вбила в СМС-сообщение слово «Дуарте», которое автоматически сразу же заменилось на «Ударьте» – именно это ей и написал Хьюго перед смертью.
Сняв оружие с предохранителя, Николь прижалась к стене спиной и начала обходить всё ещё остававшегося неподвижным Гектора.
– Это ты! – выдохнула она. – С самого начала это делал ты! Но как… Как же пытки… Ты не пытал…
– Потому что ты меня уже научила боли, – ответил Дуарте.
– Это невозможно! – не хотела верить сама в свои выводы Николь. – Я же выливала на тебя кипяток… Ты же прыгал с крыши… Тесты…
– У меня врождённая анальгезия, – сказал Дуарте. – Это состояние не позволяет сигналам от моих нервных окончаний поступать в мозг, и я не чувствую боли. Совсем. И температуры тоже. И касаний. Все тесты это подтверждают. Вообще из-за этого я мог умереть в любой момент из своих шестидесяти девяти лет, но как видишь, до сих пор жив.
– И убивал ты…
– Чтобы понять, что такое боль, – подтвердил Гектор. – Благодаря тебе выяснил, а теперь хочу отблагодарить тебя и подарить удовольствие от убийства. Стреляй.
– Ни за что…
Конечно, Николь хотелось выстрелить, и она бы с удовольствием это сделала. Однако Эванс поняла, что нажать на спусковой крючок теперь значило бы предать память Маркуса. Он бы этого не одобрил.
– Я же это заслужил!
Она не собиралась больше его слушать. Главное, что у неё на диктофоне осталась запись его признания. Пора было уходить, но ключ-карта от двери так и оставалась лежать на столе перед Гектором. Набравшись смелости, Николь шагнула к столу, протянула руку за картой, и в этот момент Дуарте резко распрямился и тисками сдавил обеими своими руками пистолет.
Он сел обратно в кресло, за руку протащив за собой Николь и заставив её встать одним коленом на стол.
– Не хочешь по-хорошему – будет по-плохому! – предупредил убийца. – Ты мне как дочь, я позволил тебе родиться и желаю тебе познать вкус мести!
– Пусти! – Эванс безуспешно попыталась освободить руку.
– Самое прекрасное, что ты сделаешь это даже не своим оружием, – злорадствовал маньяк. – И ещё сильнее запутаешься в ловушке, которую я для тебя подготовил.
Лейтенант метнула взгляд к затвор пистолета. На ней действительно вместо номера её табельного «№АХ812131» был выбит номер пропавшего ствола Горация Ромеля – «№БС312312». Эванс вспомнила отключение света в одно из посещений Гектора. В ту минуту, испугавшись, она пыталась выхватить пистолет, но не с первого раза нашарила рукоятку. Тогда-то и произошла подмена.
Маньяк прижал пистолет дулом к своей груди.
– Пусть не по-настоящему, в глазах других ты станешь такой, как я, даже против своей воли, – сказал он. – Я всё провернул так, что будут думать на тебя. И что бы ты ни говорила, тебе никто не поверит. А сейчас, Николь, ты убила беззащитного старика прямо в кресле, в котором тот неподвижно сидел двадцать лет.
Дуарте силой сунул палец Николь в спусковую скобу и, прижав его поверх своим, четырежды спустил курок. Хлопки выстрелов заметались между стенами крохотного помещения. От вспышек перед глазами всё поплыло. Ноздри выжигал едкий пороховой дым. Хватка Гектора ослабла, и его тело ткнулось лбом в стол. Гильзы звякали по кафелю.
Сзади пропищал дверной замок. Ввалившаяся охрана увидела вскочившую на стол лейтенанта Эванс с чадящим пистолетом в руке. Перед ней лежал мёртвый Гектор Дуарте. Срываясь со
