изобрело закон Эспинаса «О подозрительных». Было приказано очистить Париж от «подозрительных». Очистили. Тот же приказ был дан в провинцию. Было велено «открыть» заговоры не менее чем в 10 человек в каждом департаменте, замешать в него заявленных врагов империи и представить в распоряжение министра. Министр ссылал в Кайену и в другие страшные места. Без суда, без следствия, не давая кому-либо отчета. Искать защиты, апеллировать, протестовать — некуда было. Могила. Правительству Наполеона III надо было терроризировать, показать, что оно ни перед чем не остановится. Надо было переломить всякую мечту о праве, справедливости, правде, поразить умы наглым насилием над истиной, приучить к такому насилию и этим доказывать свою власть.
И сейчас делается правительством Ленина и К то же самое. Прямо буквально. Изобретались пачками заговоры правых эсеров и меньшевиков. Еще работая с большевиками, сколько раз со злобой спорила с ними, что все эти «заговоры»— вранье чрезвычайных истериков. А позднее, без нас. эти «заговоры» стали уже массовыми явлениями. Изобретались (уверена теперь) сознательно, не панически мерещились, а планомерно фабриковались. Лучшим подтверждением может быть новый «заговор левых эсеров».
Ведь даже из их изложения видно, что заговора нет.
Несчастные провокаторы, бесстыдные, потерявшие даже остатки совести. Гляжу сейчас на меньшевиков, как они, наголодавшись по работе, расправляют свои крылья, печатают адреса районных комитетов и проч, и проч., и думаю, скоро будет «открыт» их контрреволюционный «заговор», загремят они со всеми «районными» в Бутырки и Таганки.
К этому времени у Спиридоновой были уже все основания обвинять большевиков в сознательном изобретении мнимых заговоров против власти. Не в тридцатые годы началась эпоха тотальной подозрительности, а гораздо, гораздо раньше. Эта волна покатилась с восемнадцатого, росла, росла и к печально знаменитому тридцать восьмому превратилась в цунами. И пожалуй, одной из первых жертв этой волны была Фанни Каплан.
Упрек Спиридоновой в письме большевикам: «…неужели Вы, Владимир Ильич, с вашим огромным умом и личной безэгоистичностью и добротой, не могли догадаться не убивать Каплан…» Не не могли, а не хотели.
Фанни Каплан, в девичестве Ройман, по своим убеждениям была анархисткой. И на каторгу попала как анархистка, но под влиянием товарищей по несчастью переменила лагерь и стала социалисткой-революционеркой. Спиридонова была знакома с Фанни, хотя подругами они никогда не были.
Как и у Спиридоновой, у Каплан на каторге начались проблемы со здоровьем. В январе 1909 года она ослепла, причем до этого хронически теряла зрение на два-три дня. Через три года зрение частично восстановилось. Частично — из-за сильных стрессов снова могла появляться внезапная слепота.
Как и Спиридонову, ее освободили в феврале семнадцатого. Но в отличие от Марии Фанни отнюдь не была сильной личностью и несгибаемым борцом…
30 августа 1918 года Ленин выступал на митинге на заводе Михельсона. В этот день утром было получено печальное известие из Петрограда — убит Урицкий. Председатель ВЧК Дзержинский отбыл в бывшую столицу, чтобы лично руководить расследованием. В такой ситуации, казалось бы, стоило отменить выступление на обычном митинге первого человека в государстве, чтобы не подвергать его возможной опасности. Но нет: Ленин не только едет на завод, он едет туда практически без охраны. Причем два месяца назад, когда вождь выступал на том же заводе перед той же публикой, охрана митинга поручалась военному комиссару и начальнику гарнизона Замоскворечья Блохину, подчинявшемуся лично Дзержинскому. Телохранители-красноармейцы выходили вместе с Лениным на трибуну, не отставали от него ни на шаг. А в день убийства Урицкого Председателя Совета Народных Комиссаров никто даже не встретил…
После митинга Ленин один, без охраны, окруженный толпой, направился к своему автомобилю.
Помощник военного комиссара 5-й Московской советской пехотной дивизии Батулин, активно работая локтями, продирался через толпу. Сзади напирали такие же желающие поближе рассмотреть вождя, помогая Батулину достичь цели. Ближе, еще ближе… Вот он уже увидел через головы впередистоящих дорогого Ильича, подошедшего к автомобилю. Шофер распахнул перед ним дверь…
Ох, уедет, сейчас уедет, и Батулину так и не удастся посмотреть на него поближе! Нет, вот к вождю пробилась какая-то женщина в темной косынке, о чем-то спрашивает. Вождь повернулся, улыбается — какая у него замечательная улыбка! Губы Батулина невольно растянулись в ответ.
Дорогой наш товарищ Ленин! И Батулин сильнее заработал локтями, продираясь в первый ряд. Еще немного, еще — и вот он стоит почти рядом с вождем мирового пролетариата.
Поглощенный своим занятием, Батулин как-то не обратил внимания на три сухих резких щелчка, напоминающих автомобильный выхлоп. Вдруг толпа резко подалась назад, увлекая его за собой. Закричали женщины. Батулин рванулся, преодолевая сопротивление стоящих рядом: дорогой вождь лежал у автомобиля, над ним склонились шофер и какой-то красноармеец. Женщина, задававшая ему вопросы, сидела на земле, прижимая к груди окровавленную руку…
«Гады! Убили!» Батулин кинулся было к Ленину, но потом вдруг сообразил, что надо бежать за убийцей. Тот не мог далеко уйти, и он, Батулин, схватит подлеца!
— Держите! — что есть мочи закричал он. — Держите убийцу товарища Ленина!
Все еще крича, он выскочил на Серпуховку, огляделся… Невдалеке под деревом стояла какая-то женщина. В одной руке у нее был портфель, в другой — зонтик. Она растерянно озиралась по сторонам и вообще среди бегущих людей выглядела странно и подозрительно.
«Как затравленный заяц, — мелькнуло у Батурина в голове. — Так выглядит человек, спасающийся от преследования». Батулин подскочил к ней:
— Что вы здесь делаете, гражданка?
Женщина не ответила, даже не взглянула на него, лишь крепче прижала к груди портфель.
Батулин повысил голос:
— Я вас спрашиваю, гражданка, как вы сюда попали?
Она уставилась в его лицо безумными глазами.
— А зачем вам это нужно знать? — и сделала такое движение, словно собиралась уйти.
Батулин разозлился:
— А ну стоять, падла!
Ловко и умело обыскав подозрительную дамочку и ничего не найдя, он отобрал у нее портфель и зонтик:
— Пройдемте со мной.
Женщина, не сопротивляясь, покорно потащилась рядом с Батулиным. Она заметно хромала. Батулин подтолкнул ее в спину:
— Живее,
