бы шанс увидеть Варю такой наяву, а не в своих фантазиях. Инстинкты, приправленные взрывом гормонов — гремучая и опасная смесь. Только дело ведь не только в этом. И раз она заговорила о контрацепции только сейчас, значит, и в ее голове пробегала подобная мысль, но здравый смысл, пусть и с опаданием, оказался сильнее.
— Макс! Я же просила меня разбудить, — просыпаюсь от Варькиного крика. Разлепив веки, вижу склонившееся надо мной бледное лицо. — Восемь утра, Красавин. Мне конец. — отчаянно стонет она, хватаясь за голову. Спутанные волосы рассыпаны по обнажённым плечам. Голые сисечки залипательно покачиваются.
— Хочешь конец? — спрашиваю хриплым спросонья голосом.
— Иди ты знаешь куда со своим концом, — яростно шипит Варька и яростно трясет меня за плечо, в глазах паника и ужас, губы дрожат. — Вставай, блин! Хватит дрыхнуть, сволочь бессовестная.
— Встал, — откидываю одеяло, показывая, в каком месте.
— Идиот, — закатив глаза и звонко съездив ладошкой мне по груди, Варя резво соскакивает с кровати и начинает впопыхах натягивать на себя одежду.
Прищурившись от бьющего в глаза солнечного света, я тоже поднимаю зад с постели, с задержкой догоняя, в чем, собственно, суть Варькиных суетливых метаний.
— Прости, котенок. Я уснул, — признаю очевидный факт. — Не паникуй ты так, сейчас отвезу, — надев джинсы, поднимаю с пола футболку, и заметив пятна от вчерашней лапши, брезгливо бросаю на стул.
— Ты меня подставил, Красавин! Мама через час Илью привезет, а я тут, — вопит Варька, тщетно пытаясь привести свои волосы в порядок.
— Успокойся, успеем, — обещаю я, заглядывая в свой необъятный гардероб. Схватив первую попавшуюся рубашку, накидываю за плечи. Торопливо застегивая пуговицы.
— Писец, Макс! Мог бы будильник поставить… Ладно, сама виновата. — махнув рукой, она ломится к двери, но та распахивается прежде, чем Варя дотягивается до ручки.
Кира на мгновенье остолбенело замирает на пороге. На ее побелевшем лице отражается целая гамма чувств от недоумения до шока. Ярко-красные губы нервно дёргаются, связка ключей выскальзывает из ослабевших пальцев и с грохотом падает на пол.
Инстинктивно отпрянув назад, Варька врезается в меня, а я на чистых рефлексах заталкиваю ее себе за спину. Она, блин, упирается, шипя сквозь зубы, что ей надо домой, но ненадолго затихает, когда Кира заходит в комнату.
— Я, кажется, не вовремя. — жена впивается испытывающим взглядом в мою охреневшую физиономию. — Помню, что ты не любишь сюрпризы, но уж прости — не удержалась, — она немного дёргано разводит руками. — Приехала домой, тебя нет. Подумала, что мой обожаемый муж сестру решил навестить. И угадала, прикинь. Только это не Вика, да? — насмешливо бросает Кира.
— Нет, не Вика, — сдвинув меня в сторону, Варя невозмутимо шагает вперед. — Мы уже встречались.
— Точно, я тебя знаю, — склонив голову, Кира бесцеремонно разглядывает соперницу с головы до ног. — Мальвина? Кажется, так ты у него записана?
— Понятия не имею. Дай пройти, — требует Варя, накидывая на плечо ремешок сумочки.
Ее голос спокойный и ровный, но я, черт подери, знаю, что внутри ее разрывает от целого шквала негативных эмоций. Меня тоже, блядь. Такого не должно было случиться. Не в этой, сука, вселенной. Ебаный пиздец. Я все иначе планировал сделать, а не как в самом хуевом несмешном анекдоте.
— Кличка как из борделя, но ты, видимо, оттуда и вылезла, — сипло рычит Кира, делая рывок в Варькину сторону.
Мои реакции оказываются быстрее, и я успеваю тормознуть жену, перехватив ее руками за талию.
— Тварь конченая, шлюха… — верезжит она, извиваясь как змея. — У него таких легион. Слышишь? Подстилка, уродина, мразь…
— Угомонись, — рявкаю я, разворачиваю Киру к себе, встряхивая за плечи.
Боком зрением, замечаю, как Варька выскальзывает из комнаты и скрывается в коридоре. Вопрос о том, чтобы отвезти ее домой, уже не стоит. Блядь, она же себе там сейчас такого накрутит.
— Ублюдок, ты на моей машине ее сюда привез? А, может, и трахал там? Сукин сын! Ненавижу, — рыдая и сыпля оскорблениями, Кира умудряется высвободиться и поднырнуть мне под руку. Я снова ее ловлю, ухватив за локоть. — Лучше бы ты сдох, — Она залепляет мне отрезвляющую пощечину, от которой в глазах начинает искрить.
Услышав хлопок входной двери, перевожу дыхание и ослабляю хватку.
Ушла…
— Прости, что не сдох. И за остальное — тоже, — обняв жену за плечи прижимаю к груди и покачиваю словно ребенка.
Чувство вины накатывает удушающей волной. Сердце прошибает грудную клетку. С ней так нельзя, нечестно, подло, и я, блядь, отчетливо это понимаю, но исправить ничего не могу. Самый дерьмовый расклад из всех возможных уже случился.
— Как ты мог? После всего? Зачем? Ты же обещал… Ты мне, мать твою, клялся, — сгребая пальцами мою рубашку, затравлено стонет Кира.
Накрываю ладонями ее побелевшие костяшки. Она вскидывает на меня взгляд, переполненный сокрушающей болью. По щекам бегут соленые ручейки слез, падая с подбородка на белый пиджак, распахнутый на надрывно вздымающейся груди. Она ждет утешений, оправданий и новых клятв, в которые безоговорочно поверит и сотрет случившееся, как страшный сон. И не вспомнит, и ни разу не попрекнет.
— Скажи, что она ничего для тебя не значит…. Что это просто случайность… проходная интрижка или пьяный секс, — в ее глазах плещется океан отчаянья. На ресницах дрожат прозрачные капли. — Соври… что угодно, Макс, — надрывная мольба срывается с губ.
Пульс набатом грохочет в моих висках, совесть сжирает заживо, а никому не нужная жалость выворачивает душу наизнанку. Она заслужила большего, а не вот это всё… Мягко обхватив тонкие запястья, осторожно отрываю ее кисти от своей рубашки, замечая, как крошится надежда в почерневших зрачках. Ложь не изменит ровным счетом ничего… Не уменьшит боль. И никого не спасет.
— Прости, — глухо повторяю я, чувствуя себя последним дерьмом.
Безвольно уронив руки, Кира делает шаг назад и какое-то время слепым взглядом смотрит поверх моего плеча, вздрагивая от остаточных рыданий. Больше всего я боюсь, что она снова уйдет в свое заторможенное отрешенное состояние, спрятавшись в нем как в плотном коконе и обнулив все улучшения, которых нам удалось добиться.
— Ты хочешь развод? — внезапно очнувшись, смахивает с щек соленую влагу. В остекленевших радужках пробуждается осмысленное выражение.
— Да, — отвечаю я.
Между нами повисает гнетущая тишина, грозящая в любой момент обратиться в девятибалльный шторм. В воздухе витает невысказанная боль и прогорклая горечь… не моя, но я ощущаю ее едкий вкус на своем языке, чувствую сдавливающие грудную клетку тиски, слышу судорожные вдохи, вырывающиеся из Кириных губ.
— Хорошо, — рваными жестами она проводит ладонями по волосам и, резко развернувшись, направляется к двери. — Отвези меня к родителям, — остановившись, она оборачивается через плечо, скользнув по мне арктическим взглядом. — А
