не было никого. Пение птиц предвещало таинство, которое свершалось в этом мире каждое утро каждого дня на протяжении десяти лет. Только Бастиан этого был лишён. Я сжала его руку.
— Вот здесь стой! И жди. Чувствуешь?
Он замер, оглушённый множеством запахов, звуков и ощущений, с которыми, кажется, едва мог справляться. Стискивал мои пальцы до боли, но я не забирала у него свою ладонь.
Далеко-далеко из-за горизонта показался краешек солнца.
Бастиан вздрогнул.
Я знала, что лучи поникнут через плотную пелену ткани. И надеялась, что он сможет посмотреть рассвет без риска глазам.
Ещё один луч и ещё… всё ярче и ярче разгоралось солнце нашей новой жизни. Бросая на болезненно-бледное лицо Бастиана мягкие оттенки, делая его снова живым. Я надеялась, что совсем скоро он наберётся сил, надышится свежим воздухом и последние следы его обитания под землёй исчезнут, и он перестанет быть похож на живого мертвеца.
Только шрамы от кандалов останутся на его запястьях навсегда. Придворный лекарь предлагал заживляющую мазь — Бастиан отказался. Сказал, хочет помнить всё. Кто он и через что прошёл.
Ярче и ярче рассвет. Я прислонилась к плечу своего жениха и улыбнулась умиротворённо.
А он взял и потянул руку к повязке.
— Эй, стой! Тебе нельзя! Рано ещё! Вдруг…
Решительно сорвал её и выбросил. Ветер понёс узкую тёмную ленту, и она скрылась где-то в клубах тумана у подножия холма.
Воспалёнными глазами, щурясь, он упрямо смотрел на рассвет. До тех пор, пока я не заставила отвернуться. И всё равно потом неделю ещё жаловался на то, что снова ничего не видит и пляшущие «зайчики» везде. Я сердилась, угрожала, шантажировала и кое-как заставила его выполнять режим и выходить на свет постепенно.
У него получалось привыкнуть к тому, чтобы жить не по ночам, а днём, очень медленно, с трудом. Мы шутили, что сами скоро превратимся в сов. Но Бастиан был сильным. В конце концов, он справился и с этим испытанием.
Первое, что он стал разглядывать на солнечном свету, когда нормальное зрение вернулось полностью, это моё лицо — взяв его бережно в чашу ладоней.
Помню потрясение, с которым он сказал тогда:
— Мэг… я думал, у тебя тёмные глаза. Карие. Я только теперь понял, что они — серые оказывается.
* * *
Как только Бастиан стал в состоянии путешествовать верхом, мы отправились в Саутвинг. Просто переместиться оба не могли, и я в полной мере прочувствовала все прелести длительных передвижений по континенту, когда не можешь воспользоваться магией. Искренне прониклась сочувствием к простым людям — и как это вообще можно выносить?!
Но в конце концов, мы добрались, сокращая путь через порталы. В столице Полуночного крыла уже были уведомлены, наместник встретил нас и пригласил остановиться в собственном доме, но у меня были планы получше.
* * *
Бастиан не произнёс ни слова, пока мы пробирались через его дворец, который он помнил во всём его величии и блеске, а теперь увидел почти в руинах.
Пока переступал через куски лепнины на полу, что похрустывала при каждом шаге…
Пока убирал от моего лица свисающие полотна рваных белых портьер…
Пока застывал то в одном, то в другом месте и долго-долго смотрел на какую-нибудь разбитую вазу или упавшую со стены картину…
Я понимала, что слова излишни. И молча делила с ним его чувства. Которым вряд ли могла бы подобрать название.
Но я знала одно.
Король-без-Короны наконец-то вернулся домой.
* * *
— Вот! Единственное почти прилично выглядящее место во всём этом хаосе! — гордо провозгласила я, заталкивая его через очередную дверь. — Моими стараниями, между прочим!
Я ведь говорила ему, что была уже здесь.
Его красивые, длинные пальцы — пальцы пианиста — пробежали по корешкам его старых книг. Потом мимоходом огладили столешницу письменного стола.
А сама я в это время мысленно здоровалась с портретом.
Ну вот! Мы победили. Я привела его. И знаешь — прости, но совершенно точно после десяти лет темницы, заострившей черты лица и сделавшей его жестким, мужским, после всех испытаний, которые не согнули его широкие плечи, после боли, после умирания и воскрешения вновь и вновь, которые зажгли какой-то странный, немного пугающий потусторонний блеск на дне его чёрных глаз… он по-прежнему такой нравится мне больше, чем ты.
«Не очень-то и хотелось!» — как будто ответил портрет с нахальной усмешкой, протягивая мне розу.
У меня по шее пошла дрожь, когда её без предупреждения коснулись горячие губы.
Бастиан двинулся медленно вверх, к моему уху, убирая осторожно с дороги пряди моих волос, выбившиеся из причёски.
Я больше не носила чёрное. И никогда не буду.
Для поездки пошила себе дюжину новых платьев. Это было лиловое и очень мне шло. А ещё ни у одного моего платья не было высокого воротника. Бастиан прекрасно знал, почему.
Положив руки мне на талию, он прижал меня к себе и повлёк куда-то назад. Хрипло прошептал в ухо:
— Есть один предмет мебели в моих старых покоях, за сохранность которого я переживаю больше всего… не терпится осмотреть!
— Если ты про кровать, — промурлыкала я. — То с ней всё в порядке, я же тебе рассказывала, что спала в ней! Такая огромная, что я чуть не потерялась…
— Сегодня ночью она тебе огромной не покажется, — пообещал жених, и я мгновенно зажглась вся, до кончиков пальцев на ногах. — На мой взгляд, в самый раз.
Я вывернулась юркой змейкой и обвила его шею руками.
— Но имей в виду — эту кровать мы всё равно будем менять! — заявила я, прищурившись.
— Это почему ещё? — удивился Бастиан. А сам тем временем прижал меня к себе понадёжней, оторвал мои ноги от земли и под шумок потащил к месту назначения.
— А потому, что ты там кувыркался со своими многочисленными фаворитками — учти, я тут все слухи о тебе собрала, обо всём в курсе! И про твоих шлюшек-колдуний тоже!
