станут забывать свои клятвы?
Совёнок издал яростный писк в поддержку.
Длинный выдох над моей головой — скорее стон раненого зверя. Которого окружили со всех сторон и теперь дружно добивают.
Дункан аккуратно положил документ обратно на стол.
А потом опустил ладони мне на плечи и сжал.
Внутри меня подняла голову надежда. Но я ещё слишком боялась ей верить. Поэтому продолжила умолять:
— Пожалуйста! Отпусти его. И мы уедем с ним куда-нибудь далеко, в глушь, станем жить в крохотной хижине в чаще Тихого леса… Король-без-Короны никогда больше не будет мозолить тебе глаза, если ты так боишься, что его освобождение станет какой-то угрозой твоему царствованию.
Дункан сжал мои плечи.
— Я никогда ничего не боялся. Разве что — за мою семью. Семья для меня — всё.
Затаив дыхание, я ждала продолжения.
Мне кажется, мы все сейчас в этой комнате забыли, как дышать.
Никто не торопил. Даже Совёнок не шевелился. Даже Тэми не говорила ни слова. Дункан всегда всё решает сам. Так было всегда.
Мой брат помолчал.
Потом вздохнул.
Потом вздохнул обречённо ещё раз.
Моё сердце пускается выстукивать дикий ритм.
— И раз уж моя семья, судя по всему, скоро увеличится ещё на двоих человек…
Я вскочила, едва не опрокинув стул, и бросилась ему на шею.
Всё. Больше не могу держаться. Нервное напряжение всех этих долгих дней… или недель? Или месяцев?.. выливается в судорожные рыдания.
Дункан сжимает меня осторожно огромными ручищами и приговаривает обескураженно:
— Всё, всё, хватит… ну хватит… ты же знаешь, как я люблю тебя и Тэм! Я готов разорвать на куски каждого, кто посягнёт на моих девочек. И наверное… наверное, перегнул палку. Прости.
Я всхлипываю и вздрагиваю всем телом. Дункан гладит меня по волосам и ворчит:
— Только учти. Моя сестра — принцесса. И никогда не будет жить в хижине, как какая-то нищенка.
Глава 16 (Мэг)
Браслет с меня был снят в ту же минуту. Правда, Дункану пришлось отбирать у меня его силой — я собиралась выбросить в окошко. Сказал, фамильными ценностями разбрасываться нельзя. Я только надеюсь, что лежать эта гадость будет в сокровищнице именно как артефакт древности, и никогда-никогда больше не будет применена в деле.
Первым порывом было — переместиться к Бастиану. Но я по-прежнему понятия не имела, где он! А Дункан на словах не мог бы мне объяснить, даже если б захотел, где именно новая камера моего жениха находится в этом муравейнике, что представлял из себя крутой холм, на котором стоял холд Нордвинг. Но он клятвенно пообещал лично привести Бастиана ко мне.
Потянулись томительные часы ожидания.
Позже Бастиан рассказывал мне, что в тот день Дункан снова пришёл к нему в камеру, один. Но с бутылкой. И на голодный желудок так споил, что он уже совершенно не контролировал свой язык.
Они проговорили с ним до утра. О чём именно — он уже сейчас точно не может вспомнить. Но, кажется, примерно половину из этого времени Дункан объяснял ему, что именно с ним сделает собственными руками, если он меня в жизни хоть чем-то обидит, а оставшуюся половину времени Бастиан с жаром объяснял Дункану, почему тот полный тупица и как правильно управлять королевством.
Потом оба заснули прямиком на столе — и подозреваю, совершеннейшими друзьями.
Ещё Бастиан говорил мне, что, когда наутро проснулся с провалами в памяти и Дункан куда-то его потащил, был убежден, что тащит на виселицу. Всё-таки он не был уверен, что именно выболтал минувшей ночью его пьяный язык. Мой мстительный брат — ух, убью его, как доберусь! — ещё жути нагонял многозначительным молчанием.
В общем, когда Бастиана втолкнули в мою комнату и он увидел меня, у него дар речи отнялся.
Ставни в моей комнате были плотно закрыты по совету Тэмирен. Она сказала, нельзя сразу на яркий дневной свет после десяти лет в темнице. И всё равно у него глаза заслезились.
* * *
— Мэг… ты точно моей смерти хочешь!
— Молчи и иди!
— Ноги себе переломаю. Или шею.
— С каких пор тебя так волнует твоя шея?
— С таких, что я решил, она мне ещё пригодится. Знаешь ли, стимулов жить подольше прибавилось.
И это он ещё о самом главном стимуле не знает.
Я взяла слово с брата, что он ничего не скажет Бастиану о малыше. Решила сама. И пока вот всё не подберу удачный момент. Надо всё-таки постепенно огорошивать известиями. А то оно мне надо, чтоб жених, не дожидаясь свадьбы, от количества разом привалившего счастья помер? Он и так у меня нервный слегка до сих пор, на открытой местности напрягается.
Вот как сейчас.
Я его уже битый час тащу за собой. На глазах у него чёрная повязка — нельзя пока снимать, можно ожог глаз заполучить. Мне приходится многому учить Бастиана заново, как младенца. В том числе видеть.
— Мэг, давай вернёмся обратно? Как хорошо было под одеялом, и смысл был вылезать?
Да.
Под одеялом было хорошо.
Очень-очень-очень хорошо. У меня внутри всё сжалось от воспоминаний. Мы проводили в моей комнате все дни и ночи. Сладкие-сладкие ночи…
В общем, Бастиана из комнаты мне приходилось выпихивать насильно. Он был как зверь, который настолько привык жить в берлоге, что теперь не хочет выходить на поверхность. А надо.
Ну ничего, сегодня я тебе покажу кое-что такое, что ты вспомнишь, зачем!
Тем более, что для первого выхода на свет я выбрала предутренние часы, когда солнечные лучи не жгли, а мягко раскрашивали небо волшебными, неземными красками. Свежий ветер приносил ароматы вересковых пустошей. Я видела, как Бастиан вдыхает его полной грудью и не может надышаться. Он даже спорить забыл, когда понял, почему я веду его так далеко.
Наконец, мы остановились.
Здесь, на вершине холма,
