быть настороже».
Но когда Джилас вернулся в Москву в январе 1948 года (тогда, по общему признанию, югославско-советские отношения резко ухудшались и были на пути к полному разрыву, произошедшему в июне того же года), он обнаружил, что атмосфера стала гораздо более стесненной. Сталин заставлял своих товарищей напиваться, так что они иногда теряли сознание и их приходилось нести домой[614]. По словам Хрущева, чтобы избежать пьянства, Берия, Маленков и Микоян в какой-то момент договорились с официантками подавать им подкрашенную воду вместо вина, но затем Александр Щербаков, непопулярный зять Жданова, выдал их. Сталин был очень зол на них за этот обман. Жен уже больше не приглашали, и было много грубых шуток и розыгрышей, могли, например, подложить на стул помидор. Говорили, что подобные шутки инициировал, в частности, Берия. Сталину нравилось унижать, поэтому он заставлял Молотова вальсировать с польским лидером Якубом Берманом или Хрущева – плясать гопак, для этого надо было присесть на корточки и выбрасывать ноги, что, по правде говоря, полному Хрущеву было не очень легко[615].
Сталин превратился в сову, и одной из странностей того периода было то, что не только команда, но и все правительство было вынуждено перейти на его график. Даже когда члена команды не приглашали в какую-то ночь пообедать со Сталиным, он должен был оставаться в своем кабинете, часто далеко за полночь, на случай, если его вызовут в последнюю минуту[616]. Когда по медицинским причинам Ворошилов хотел отойти от сталинской ночной жизни, ему пришлось просить у него специального разрешения. Этот режим сказался на здоровье членов команды, все они испытывали хроническую усталость. Состояние сердца Жданова ухудшилось, и он также, по словам Хрущева, стал алкоголиком, так что, в отличие от своей практики относительно других членов команды, Сталин требовал, чтобы он не пил во время обеда. Как описывал Жданова в то время один из коллег, «его лицо было очень бледным и невероятно усталым, а глаза воспалены от недосыпания. Он задыхался, ему не хватало воздуха. Для Жданова с его больным сердцем ночные бессменные бдения на „ближней даче“ были катастрофическими»[617]. Андреев тоже был в плохой физической форме, впрочем, не из-за ужинов, на которые его больше не приглашали. Ворошилов страдал от головных болей, бессонницы и головокружения. Плохое здоровье было присуще всей советской политической элите, врачи связывали это с неестественным рабочим временем. В мартовской записке 1948 года говорилось, что двадцать два министра страдали от сильной усталости, трое от язв и один от нервного истощения[618]. У Молотова, Микояна, Берии и Хрущева, похоже, было от природы железное здоровье, хотя Хрущев и Молотов позволяли себе вздремнуть в дневное время, а Микоян признался, что устраивал перерывы на отдых во время бесконечных ужинов под предлогом похода в туалет[619].
В то время как личный образ жизни Сталина оставался аскетичным, члены команды и политическая элита в целом вели все более роскошную жизнь. Писали, что некоторые из жен – Зинаида Жданова, Нина Берия и Полина Жемчужина – периодических посещали Карловы Вары в Чехословакии (один из бонусов восточноевропейской империи)[620], а про любимую дочь Полины Светлану говорили, что она «настоящая большевистская принцесса»: ее ежедневно возили на машине в университет, и она «каждый день носила новый наряд». Жена Молотова «всегда была одета лучше всех правительственных дам», а бедная Екатерина Ворошилова, когда-то революционерка, «превратилась в дородную даму», как и Зинаида Жданова. Квартира и дача Молотова отличались «хорошим вкусом и роскошью обстановки – по советским стандартам, конечно», дача Ворошиловых была «роскошной», полной «ковров, золотого и серебряного кавказского оружия, дорогого фарфора», некоторые из этих вещей были подарками от стран социалистического блока. Теперь на дачах были теплицы, кинозалы и даже конюшни (Ворошилов и Микоян по-прежнему любили кататься верхом, хотя жена Ворошилова считала, что он слишком стар для этого). Скромное происхождение Кагановичей проявлялось в том, что у них был дом «богатый мелкобуржуазный, полный некрасивых дорогих вещей, с пальмами в кадках по углам». У Берия, с другой стороны, дача была даже более роскошная, чем у Ворошиловых, с дизайнерской мебелью, обоями и лампами, а также английскими и немецкими книгами и журналами.
«Трофеи», привезенные из Европы после войны, способствовали росту роскоши элитных квартир и популярности роялей. По мнению Светланы Сталиной, именно старшее поколение особенно любило роскошь (исключение составляла лишь скромная Ашхен Микоян). Маленковы, Ждановы и Андреевы жили менее экстравагантно и более «демократично», но даже там, как отмечала Светлана, государство – которое владело всеми этими квартирами, дачами и прекрасной мебелью (мало что было частной собственностью) – поддерживало их быт на уровне, недоступном простым советским гражданам[621].
Ждановы, пожалуй, больше других членов команды стремились продемонстрировать свою высокую культуру. Тем не менее имя Жданова вскоре навсегда оказалось связано с репрессивной культурной политикой, которая была глубоко оскорбительной для русской интеллигенции – по этой причине у детей членов команды, которые идентифицировали себя с ней, вызывало чувство неловкости. «Ждановщина» – такое название получила кампания, начатая в 1946 году с целью усиления дисциплины в сфере культуры и борьбы с декадентским модернизмом и западным влиянием. Одновременно проходила кампания против «космополитов», осуждавшая «низкопоклонство» перед Западом во всех проявлениях.
Первыми под удар культурной кампании попали два ленинградских литературных журнала и ленинградские писатели Михаил Зощенко и Анна Ахматова. Жданов, в обязанности которого как секретаря ЦК входила идеология и культура, был исполнителем и, несомненно, сторонником восстановления контроля в сфере культуры, который несколько ослаб во время войны. Но инициатива, очевидно, исходила от Сталина, который постоянно подсказывал, как надо действовать; и кажется маловероятным, чтобы Жданов по собственной инициативе выбрал бы в качестве мишени свою бывшую вотчину, Ленинград, или тех писателей, которых он прежде защищал. Сталин лично отредактировал речь Жданова перед ленинградскими писателями и необычайно тепло похвалил текст, который среди прочего интересен тем, что автор заранее позаботился включить в него инструкции для режиссера («бурные аплодисменты») в соответствующих местах. Органы безопасности также внесли свой вклад, подготовив компрометирующие материалы на Зощенко и Ахматову. После речи Жданова и постановления Оргбюро от 9 августа 1946 года, на которое Жданов ссылался, писатели, высмеивавшие, как Зощенко, советскую жизнь или пытавшиеся ее игнорировать, уйдя во внутреннюю эмиграцию, как Ахматова, не могли больше публиковаться в советских журналах[622]. Сталин, взявший на себя ведущую роль в перекрестном допросе ленинградцев на заседании Оргбюро, добавил от себя: Ленинград слишком долго шел своим собственным путем в культуре, влияние местной интеллигенции было таким же, как
