руках штуцер с надетым на него штыком. – Плотнее стоять! Первая шеренга, с колена! Вторая и третья, стоя! Товсь!
В перемешанном строю застыли сейчас егеря, гренадеры и простые пехотинцы. Полторы сотни, не больше, все, что удалось сейчас сбить в этот заслон.
Топот конной массы накатывал на русских. Беслы скакали в мрачном молчании. Стоящий перед строем у орудия фейерверкер в мрачной усмешке поднес к затравочному отверстию пальник. Он уже погиб. Но у него еще есть он, этот последний выстрел в упор. За ребят! Сотня мелких картечин ударила в самую середину колонны, разрывая первые ряды конницы.
– Первая шеренга, огонь! – рявкнул Егоров. – Вторая, огонь! Третья, огонь!
По трупам, разбивая их в кровавое месиво, рвались вперед остатки лучшего в Османской империи конного алая. Рев сотен глоток, сверкание клинков, дикое ржание коней – все смешалось на площади перед ханским дворцом!
– На! – Лешка ударил штыком в грудь ближайшего врага, его конь встал на дыбы, и штуцер полковника вырвало из его рук. Блеснула сабля, другой всадник хлестнул стоявшего рядом Толсто́го и сам же получил удар клинка совни в лицо.
– Фарха-анг! – заорал Егоров, выхватывая свою саблю из ножен. – Фарханг!
Беслы прорубили проход, и их масса хлынула по нему в сторону Бендерских ворот.
– Уходят! – Алексей выхватил пистоль и выстрелил в скачущего прямо на него всадника. Конь убитого шарахнулся в сторону, и проезжающий мимо другой беслы хлестнул русского офицера своим клинком. У Лешки потемнело в глазах, и он осел на камни мостовой.
В отчаянном бою прорываясь сквозь город, полегло несколько тысяч всадников Каплан Герая, пал и он сам вместе с пятью своими сыновьями. За пределы города прорубилось только лишь две сотни беслы. Все остальные пали на узких улочках крепости.
В два часа пополудни все девять русских колонн прорвались в центр города. К четырем часам дня победа была одержана окончательно. Измаил пал.
Потери турок были огромны. В плен было взято не более девяти тысяч человек, из которых более двух скончались на следующий день от ран.
Согласно заранее данному Суворовым обещанию город по обычаю того времени был представлен во власть солдат. Вместе с тем генерал-аншеф принял меры для обеспечения порядка. Генерал Кутузов, назначенный комендантом Измаила, в важнейших местах крепости расставил усиленные караулы. Внутри города и в предместьях были открыты несколько госпиталей. Тела убитых русских увозились за город и погребались по церковному обряду. Турецких же трупов было так много, что был дан приказ бросать их тела в Дунай. На эту работу были определены многочисленные команды пленных из тех, кто не имел серьезных ранений. Но и при таком способе Измаил был очищен от трупов только лишь за неделю. После этого пленных направляли партиями в Николаев под конвоем казаков.
* * *
– Ваше высокоблагородие, господин полковник, вы меня слышите? – донесся, словно сквозь пелену, далекий голос. – Водички хоть ложечку испейте, Алексей Петрович, на мятке эта водичка настояна.
Лешка с трудом, медленно открыл глаза. Белая парусина над головой, и на фоне ее улыбающееся усатое лицо лекаря Мазурина.
– Ну, вот и славно, ну, вот и хорошо, глазки-то мы свои открыли, а ведь три дня не в себе были, – воркуя, словно бы с маленьким ребенком, Спиридонович поднес серебряную ложечку к губам Егорова. – Вот же какие мы молодцы, уже и пьем сами, совсем скоро и кашку кушать начнем.
– Что у меня? – еле слышно, с трудом ворочая языком, прошептал Алексей.
Лекарь, прислушиваясь, наклонился ближе.
– Да все хорошо, вашвысокоблагородие, – наконец-то разобрал он шепот полковника. – Руки и ноги у вас целые. Крови вот только много потеряли. Ну да полежите у нас, окрепнете, а потом опять бегать будете. Илья Павлович – ох ведь и умелец! Все как надо вам сделал, зашил. Рука у вас пораненная с ногою была, а уж как сильно грудь просеченная! – и, всплеснув руками, воскликнул: – Не-не-не, вы только не волнуйтесь! Язык мой дурной! – И стукнул себя по губам ладошкой. – Все у вас хорошо, Алексей Петрович.
– Полк, как полк? Уцелел кто? – Алексей попробовал было приподнять голову, но не смог. Сильнейшая слабость сковывала все его мышцы.
– Лежите, вашвысокоблагородие! Нельзя вам покамест шевелиться! – испуганно закричал Спиридонович. – Илья Павлович такое увидит – и меня ведь поедом заест! Ну-ка, вот, водички маненько отпейте, – и влил в пересохшие губы Егорову еще одну ложку. – Целый наш полк, Алексей Петрович. Половина точно на своих ногах. Еще треть рядом, в лазарете по палаткам лежит. А здесь с вами, в охфицерской, трое, это те господа, которые сильно ранетые. Рядышком, с правого бока тот господин майор, что перед самым штурмом к вам из Кишинева приехал, – кивнул он в сторону. – Тоже ведь два дня они без памяти были, только вот вчерась к вечеру в себя пришли.
Алексей сделал попытку повернуть голову, но не смог.
– А там вон, в ногах, перед самым входом господин Милорадович лежит, младший, который Радован. В соседях у него Травкин Кузя, прошу прощения, теперяча он их благородие, прапорщик Травкин Кузьма Иванович, ну, это тот, который полуротой в дозорных командует. А к вам ведь уже два раза высокие чины заходили, генералы важные али бригадиры, все спрашивали у нашего врача про вас.
«Полк жив, половина на ногах, треть в лазарете, – звучали в голове слова лекаря. – Полк жив! Жив…»
Веки дрогнули, и Алексей закрыл глаза.
Мазурин встревоженно припал к его груди и прислушался к мерному дыханию.
– Вот так, вот и правильно, Ляксей Петрович, – прошептал он. – Сон – это ведь самое лучшее лекарство для раненого. Ну, все, слава тебе господи, оживает господин полковник.
Он встал с табурета и тихонько, на цыпочках отошел от постели Егорова.
Заключение
В кампанию 1790 года первые боевые действия начала австрийская армия принца Кобургского. Весною цесарцы овладели крепостью Орсово, а затем осадили Журжи. Однако предпринятая восемнадцатого июня турками вылазка заставила австрийцев снять осаду и отступить к Бухаресту. Разведка донесла принцу, что турки собирают силы для наступления на север, и он традиционно написал письмо Суворову с мольбой о помощи.
Русская армия до сего момента серьезных боевых действий не производила, ибо ее главнокомандующий светлейший князь Потемкин-Таврический изволил пребывать в столицах. В свое отсутствие же Его Светлость наказал вести войну сугубо оборонительно. Только в июле месяце генерал-фельдмаршал прибыл в ставку, в Яссы и разрешил выйти Суворову на подмогу к принцу Кобургскому. Тринадцатого июля третья дивизия выступила из Бырлада, а тридцать первого она уже была под Бухарестом. Но
