корону ему при достижении совершеннолетия. И пора бы уже выполнить обещание. Когда я поспел к постели больного, уже за священником посылали. Я взглянул на него – явные симптомы отравления. Но трупных пятен ещё не проступило. Промыли ему желудок, да я заставил выпить противоядие. Толком не знал: поможет или нет? Я же его не испытывал. Все же удалось наследника вытащить с того света. Болел он долго, но поправился. Вот эти припадки после отравления стали происходить с ним.
Я долго не мог уснуть, хотя очень устал. Рана на плече ныла и дёргала. Дурные мысли лезли в голову. Предатель я или нет? Неужели столь сильный я совершил проступок, что меня нужно было убить? Но я никому не клялся в верности, никому ничего не обещал. Я давал присягу только императору – ему и служу. Подло я поступил или нет? А вдруг с моей помощью раскрыт страшный заговор.
Очнулся от шума в прихожей. Тонкий голосок что-то настойчиво требовал. Мужские бубнили. Голоса приближались. В покои, где я отдыхал, ворвалась Елена Павловна, скинула на пол белую шубку и бросилась ко мне.
– Боже! Вы ранены!
Она заплакала. Я тут же поднялся. Благо, что спал в рубахе и в лосинах.
– Успокойтесь. Я жив. Всего лишь царапина.
– Не лгите!
Иван Фёдорович в домашнем халате, в ночном колпаке, из-под которого выбивались седые пряди, растеряно смотрел на нас. Пожал плечами и вышел, затворив двери.
Елена немного успокоилась.
– Откуда вы узнали, что я здесь? – спроси я.
– Случайно услышала разговор Аракчеева с Отцом. На вас напали…. Потом Вуича вызывали. Знаете, такого мрачного серба?
– Знаю его.
– Я поймала Вуича и вытянула признание, куда вас повезли.
– Но, постойте! Как вы сюда добрались?
– Я сбежала, – сказала она, глядя мне в глаза своими наивными бездонными глазами. – Оделась. Выбралась из дворца. Остановила извозчика.
– Но вас же будут искать, – в ужасе воскликнул я.
– Знаю, – просто кивнула она. – Но меня не должны найти. Мы сбежим. Вы же сможете меня увезти?
– Сбежали? Увезти? – голова пошла кругом.
– Вы не знаете? Прибыли послы из Австрии. Меня хотят отдать замуж.
– Но вы же Великая княжна.
– Я вас люблю! Давайте уедем куда-нибудь в Индию или в Америку, – молила она.
– Нас схватят на первой же заставе, – отрезвил я её.
Елена отпрянула от меня, отвернулась к окну, вытерла слезы кружевным платком.
– Простите, я такая дура. Узнала, что вы ранены, подумала, что рана может быть смертельна. И больше вас никогда не увижу. Я сошла с ума. Поступила как последняя дура.
– Ничуть, – пытался я её успокоить.
На лестнице послышался топот и звон шпор. Дверь распахнулась. Вместе с уличным холодом вошёл Аракчеев.
– Елена Павловна, – спокойно сказал он, оглядывая меня волчьим взглядом. – Вас ищут по всему городу.
– Я всего лишь навестила больного, – ответила она.
– Ваш поступок благороден, – поклонился Аракчеев и бросил мне: – Сапоги наденьте, Добров.
* * *
– Ага, герой-любовник, – с издёвкой воскликнул Император, завидев меня.
Я вытянулся в струнку и смотрел в потолок. Павел подошел ко мне вплотную. Его макушка едва доставала мне до подбородка.
– Вот же вымахал, дылда, – зло прошипел он. – Конечно, красавец. Елена – дурочка сохнет по вам. Куда его? – обратился он к Аракчееву.
– Куда прикажете, – ответил сухо генерал-губернатор.
– А вы, как будто на его стороне, а, Алексей Андреевич? Ну, давайте, защищайте его, вы, наш правдоруб.
– Прошу заметить, что поручик Добров действовал в столь щепетильной ситуации весьма благородно, – осторожно начал Аракчеев.
– Неужели? – вспылил Павел.
– Не ему принадлежит инициатива позорного свидания.
– Ну и что мне делать с дочерью? С этой дурой набитой? Выдать её замуж за Доброва и отправить обоих к чертям, куда-нибудь в Тобольск. Хотите в Тобольск? – обратился он ко мне.
– Готов служить там, где прикажете, – чётко ответил я.
– Вот и отлично. Только Елену Павловну вы не получите. Аракчеев, подберите ему невесту. Кто там у нас на выданье? Да обвенчайте. Только покрепче девицу выберите, чтобы там, в Сибири не зачахла от морозов, да с голоду не опухла.
– Министры с докладами, – доложил дежурный адъютант.
– Пусть войдут, – разрешил император.
– Добров, вон, – приказал Аракчеев.
– Нет, пусть останется, – вдруг сказал Павел.
– Прикажете изменить решение? – спросил Аракчеев.
– Пожалуй, изменю. В Сибирь обычно дураков отправляют. Добров – не дурак. Я ему найду дело. Пусть в уголку постоит пока.
– Может, его хотя бы из кабинета – вон? – предложил Аракчеев.
– Нет, нет, пусть останется, иначе я могу забыть про него. Голова целый день болит. Как бы приступу не случиться вновь.
В кабинет гуськом вошли министры с распухшими портфелями и выстроились в шеренгу. Вошли два секретаря, устроились за столиками, приготовились записывать.
Павел поприветствовал министров. Сразу же обратился к невысокому полноватому докладчику из Адмиралтейств-коллегии:
Как продвигается дело по рапорту адмирала Ушакова?
Напомните-ка мне всю историю.
– В мае были спущены с верфей в Херсоне два новых боевых корабля. Строились под руководством адмирала Мордвинова. Корабли прошли успешно ходовые испытания.
– А Ушаков?
– Ушаков нашёл, что суда построены дурно, испытания проведены нарочно при тихой погоде, и корабли не имели должной нагрузки, – словом, что эта «проба» фальшива и поэтому никуда не годится.
– Но, я так понимаю, конфликт между Мордвиновым и Ушаковым имеет давнюю историю. Тянется ещё с тех времён, когда Новороссией управлял Потёмкин?
– Так точно-с, ваше императорское величество. Ушаков всегда напрямую обращался к князю Потёмкину. Он был обласкан им. Потёмкин по его уговору сместил Мордвинова с должности в девяностом году.
– Вот, не хватало мне ещё двух псов, грызущихся в самом важном месте, – недовольно пробурчал Павел. – Так что решила Адмиралтейств-коллегия?
– Адмиралтейств-коллегия решила, что имеющихся материалов недостаточно для полного расследования.
– Что вы намерены делать?
– Затребовала дополнительные сведения о строительстве кораблей и ходе испытаний.
– Это ж у вас волокита затянется на долгие годы, – с негодованием воскликнул Павел. – А если и в правду – корабли негодные? Ушаков, как бы я к нему не относился, все же – боевой адмирал. Сколько на его веку сражений? И во всех он побеждал. Дайте-ка его жалобу.
Павел взял протянутые ему листки, долго ходил взад-вперёд, пробегая взглядом по строчкам. Остановился, прочитал вслух: – …при самом отправлении моем со флотом на море вместо благословения и доброго желания претерпел я бесподобную жестокость и напрасные наичувствительнейшие нарекания, и несправедливость, каковую беспрерывно замечаю в единственное меня утеснение. При таковой крайности не слезы, но кровь из глаз моих стремится. Смерть предпочитаю я легчайшею несоответственному поведению и служению моему бесчестью.
– Тут надо серьёзно разбираться…, – начал, было, чиновник из адмиралтейств-коллегии, но
