шансом на спасение. После пяти лет бесконечной боли я уже не верю, что поправлюсь. Не верю, что что-то способно меня спасти. У меня осталось только отчаянное желание вырваться отсюда. — Куда угодно, мам. В любую больницу, к любому врачу. Скажи деду, что так надо. Пожалуйста!
Как будто в качестве ответа Министерство иностранных дел отвергает результат анализа ДНК, который подтверждает мои права на гражданство, и приказывает депортировать меня из страны. Я молча закрываю чемодан, который так и не разобрала.
Что ж, я буду скучать по коровам.
Глава 42
Берлин, 25 лет
— Что бы вы ни делали, не убивайте людей из своей команды!
Я пытаюсь сдержать вздох. Социализация утомительна. У меня жар, плохо гнутся все суставы, и я до сих пор вынуждена бегать в туалет не меньше четырнадцати раз в день — не самое удобное для общения. Но по какой-то причине, каждый раз, когда меня отпускают в мою маленькую квартирку отдохнуть между процедурами, я заставляю себя это делать — демонстрирую себя миру. Это не имеет смысла, потому что люди меня пугают. Я знаю: они способны на всё, в том числе на то, что я не могу даже вообразить, но все же мне хочется с ними разговаривать. Единственная причина, по которой я попала на эту площадку для лазертага, состоит в том, что кто-то из группы «Иностранцы в Берлине» написал, что им нужно еще одно теплое тело в команду. Я незнакома с этими людьми и могла бы лежать дома с ледяным компрессом на лбу.
Миниатюрная девушка, которой на вид около тридцати, встает рядом со мной.
— Меня зовут Эмбер, а это мой парень Ворми — тот, со странной прической. Сегодня его день рождения. Знаешь, как эта штука работает?
Я верчу игрушечное оружие в руках:
— Не знаю. Много ли от меня сегодня будет толку? У меня температура.
Она весьма чувствительно шлепает ладонью по моему лбу. Эта кукольно-красивая крошка оказывается довольно сильной.
— Ага, — кивает Эмбер, — температура. — Я не знаю, что ответить, и она грустно вздыхает: — Извини, лекарства нет. У меня вчера весь день болела голова, и я ничем не могла себе помочь. Чертов Ворми выкинул все мои тайские лекарства.
Мы оказываемся в одной команде с Йоханом, мускулистым юным немцем, который служил в армии. Он разминается, исследует темное, похожее на склад поле, планирует замысловатую стратегию. Мы с Эмбер неправильно держим ружья и с интересом наблюдаем за кружащимися огнями на потолке.
Йохан решительно хлопает в ладоши:
— Нам нужно согласовать свод сигналов.
Он делает несколько шагов назад, указывает на какую-то воображаемую цель, затем демонстрирует падение и перекат.
Мы с Эмбер киваем с серьезным видом.
— Команды, на исходную! — орет кто-то.
— Ура, — шепчу я, когда мы исчезаем в темноте.
Пять минут спустя я сижу за кучей мешков с песком, ничего не понимаю и мечтаю о прибытии подкрепления. Выглядываю наружу. В нескольких метрах от меня Йохан в позе крадущегося тигра подает рукой какие-то сигналы. Смотреть, прыгать, падать, ползти? Вертеться? Я в панике трясу головой.
— Ееее! — Эмбер выбегает из-за стены, несется ко мне, прикрывая голову руками. Пушка болтается на ремне. Жилет вспыхивает, когда в нее попадают, и она переваливается через мешки с песком и падает рядом со мной. — Привет!
— Привет! — улыбаюсь я.
Йохан потирает лоб и начинает сигнализировать снова, еще яростнее.
— Посмотри на него. — Я вытираю мокрый нос. — Ведет себя как могучий рейнджер.
Она хихикает:
— Он этого момента в армии ждал, а попал к нам. Почему я не могу понять, откуда ты? Как будто никакого акцента.
Мы прячемся за мешками.
— Я все детство путешествовала.
— Правда? Я тоже.
— А почему? — спрашиваю я.
Мы молча смотрим друг на друга. Кажется, она принимает какое-то решение.
— Мой отец канадец, — медленно начинает Эмбер.
— Мой тоже, — отвечаю я, не успев подумать.
— А мать — сумасшедшая тайваньская любительница баккара, которая таскала меня за собой повсюду и оставляла бродить по пятизвездочным отелям и казино, пока сама играла и жульничала. Вот и вся моя история. А твой отец чем занимался?
— Он аферист. — Я опираюсь на локоть.
Лежа на земле посреди вспыхивающих огней, мы смеемся, пока можем дышать, а потом просто смотрим в потолок. Еще одна неудачница. Может, нас больше, чем я думаю.
— Ой! — Я резко сажусь. Желудок болезненно сжимается.
— Что такое?
— Мне надо в туалет. — Ужасно! Именно поэтому я не люблю выходить из квартиры. — Извини. — Я пытаюсь встать. — Если я выйду, мы потеряем миллион очков. Но я постараюсь спрятаться за стеной.
— Я с тобой.
— Не надо, все хорошо.
Но Эмбер уже неуклюже поднимает ружье.
— Я буду вести встречный огонь или прикрывающий огонь, а может, еще какой-нибудь.
Мы встаем и вылезаем из-за мешков. Я бегу к выходу, но спотыкаюсь о собственный шнурок и чуть не роняю ружье, пока Эмбер устрашающе размахивает своим.
— Что вы делаете? — орет Йохан из-за кучи кирпичей.
— Идем в туалет! — вопит Эмбер. Наши жилеты светятся от попаданий.
— Нельзя!
— Какой бюрократ, подумаешь, — бормочу я и врезавшись коленом в фальшивый камень, вываливаюсь в коридор.
Прокуратура в Люксембурге наконец выносит решение. Они угрожают отказаться от моего дела, если я не выполню два условия, которые кажутся невозможными: не предоставлю справку от врача из Новой Зеландии, которая принимала роды, о том, что помнит этот факт и моих родителей, а также подтверждение того, что она может опознать родителей и меня по фотографиям.
Ошеломленная юрист указывает, что с точки зрения закона лучшего доказательства, чем ДНК-тест, не найти. Это научный факт. А найти врача, который принимал роды, через столько лет почти невозможно. И тем более невозможно, чтобы человек, который видел тысячи родов, вспомнил одни, случившиеся больше двадцати лет назад. Но мы уже поняли, что прокурор специально может требовать невозможного.
Все, что у меня есть, чтобы оставаться в Европе, — временный вид на жительство, выданный судом. Он будет действовать до финального слушания. После этого со мной может случиться что угодно.
Я с любопытством оглядываю берлинскую квартиру своей подруги Жасмин. Деревянный стол накрыт, горят свечи, красные салфетки лежат рядом с тарелками, все уютно и правильно. Моя семья игнорировала довольно много праздников, включая и этот.
— Как вы обычно отмечали День благодарения? — Жас склоняется над духовкой, густые черные кудри закрывают ей лицо.
— Мы его не отмечали.
— Что? Хотя нет, не отвечай. — Она взмахивает лопаточкой. — Мне нравится думать, что вы лезли на Гималаи или что-то вроде
